им любовью к своим родителям, которые поняли его, не отговаривали, хотя и оставались на старости лет в одиночестве, собирали его в дорогу и на новое место жительства. Договорились, что они будут приезжать к нему на Соловки каждое лето и оставаться там на 3,4, а то и 5 месяцев чуть ли не до наступления зимы, благо что жильё там всегда находится, только надо заранее это жильё «столбить», но это Саша брал уже на себя. Родители поклялись, что никому не скажут о том, куда Саша уехал, как бы ни просили — так хотел Саша, и они честно сдержали свою клятву. Именно тогда совсем уже взрослый Саша полюбил своих родителей так, как не любил их даже в раннем детстве. И именно там увидел Саша, как по-настоящему они становились светлы и счастливы, живя месяцами на Соловках, с несказанным наслаждением возясь с крохотными внуком и внучкой, а Саша и его жена (она была искусствоведом, приехала на Соловки после окончания питерской Академии искусств и, встретив здесь Сашу, осталась здесь уже навсегда) уходили на многочисленные историко-археологические работы. И никакой другой жизни Саша себе не желал даже спустя 10, 20, 30 лет…А когда начали строить деревянный парусник «Святой Пётр», то с каким же рвением, с каким наслаждением участвовали они в постройке парусника до самого окончания, Саша с такой радостью влился в группу, с такой радостью делал всё, что умел, всё, что поручали, как будто только этого счастья и ждал.

На лето на Соловки приезжали тучи паломников, студентов разных гуманитарных ВУЗов, архитекторов и строителей, историков и археологов, дайвинистов, которые бредили достать со дна моря сброшенные при начале советской власти колокола с храмов, а уж туристов — просто немерено, так что летом на Соловках было тесно и людно, как в часпик в московском метро. Такие людские нашествия были каждый год истинным пиром для несметных полчищ кровососущей насекомой микронечисти, чей вампиризм ни в малейшей степени не делал меньше неугасаемое стремление человечества к Соловкам.

Саша остался там навсегда, он не хотел больше никуда возвращаться. А спустя очень краткое время после поселения там откуда-то стали в душе Саши расти силы жить, дышать, любить, дружить, а самое главное — такие светлые стали рождаться стихи, каких у него никогда прежде не бывало. Ведь это именно тогда, в том тёплом, греющем душу свете, явилась к Саше Любовь и явился единственный, но зато истинный Друг — редчайшие вехи жизни. Саша с наслаждением стал участвовать во всей монастырской, археологической, исторической, поисковой жизни Соловков. А вечерами на весёлых сборищах отдохновения после трудов он пел свои новые песни, и всё просили и просили его, именно его песен. Значит, надо было рухнуть в самую глубокую пропасть отчаяния, надо было бросить всё, что было прежде, чтобы начать всё заново, здесь, на Соловках, чтобы начать петь так легко и свободно, как пелось ему лишь в далёком отрочестве и юности, когда ещё казалось, что мечта — вот же она, только руку протяни и схвати…Саша впервые подумал, как хорошо, что он тогда, после прослушивания у знаменитого барда, не сиганул с высотки, не наглотался серной кислоты, не повесился, не рубанул столовым ножом горло, не сгнил в наркоте или в водке…ведь тогда бы он не познал того, что познал сейчас, то, для чего его и берегла судьба и вели его звёзды, ведь он был сотворён кем-то неведомым и был рождён на земле, чтобы быть Ангелом, которым он и был, просто он не знал об этом. Его синие глаза стали яркими и искристыми, лучистыми, как чистые озёра Соловков, они, как и эти озёра, были полны жизни, они стали синее и ярче, чем в юности.

Саша не мог знать, что уже совсем-совсем скоро песни его, стихи его станут «народными», что петь их будут и в тесных квартирниках, и в залах дворцов культуры, что стихи его и песни разойдутся среди всех, кто жить не может без настоящей поэзии. Зато Сашу с головой накрыло СЧАСТЬЕ: гармония с самим собой, с миром, с Любимой и с Другом, дочкой и сыном, с друзьями, а для этого и надо-то было всего лишь бросить всё, что имел, оторваться совсем от прожитой до этого 25-летней жизни и начать жизнь как будто с самого начала, как будто новую, уехав на Соловки.

М И Н И А Т Ю Р Ы

ТОЧКА ВОЗВРАТА

…Давно уж поговаривают, будто точка эта в полукруге трёх бронзовых гениев — мистическая, будто ступишь туда и мгновенно пропадёшь в пространстве и времени, как в Бермудском треугольнике, но обратно вернёшься — и непременно — вроде как иным, что ли…Поговаривают ещё, будто и вовсе эти гении не бронзовые, а лишь прикидываются таковыми, на самом же деле — они самые что ни на есть живые. А ещё поговаривают, будто скульптор, их изваявший, был самим профессором чёрной магии господином Воландом тайно посвящён в Великую Тайну — ловить прямо руками и вкладывать в бронзовые изваяния живые, парящие в небе души, а главное, поговаривают, что тот, кто ступит в полукруг между тремя якобы бронзовыми небожителями, крепко закроет глаза и, уже проваливаясь во времени, отрешится от всех звуков мира, сможет сгустить своё сознание в точку самой вожделенной мечты, или глубочайшего желания всей жизни, или в изнанку какой-то давней боли души, никак, ну, никак не проходящей, неослабевающей ни с годами, ни с утешениями и радостями…И всё получится…

Это место — в маленьком внутреннем дворике старой Табакерки, а ещё точнее — точка в сердцевине между Виктором Розовым, Александром Вампиловым и Александром Володиным, сотворёнными вновь для жизни четвёртым гением, только не в драматургии, а в скульптуре, и я точно поняла это в тот миг, когда наконец решилась и с остановившимся сердцем и дыханием шагнула в узкий полукруг небожителей, перед которыми так преклонялась…Они стоят почти в свой полный рост так, что вступивший среди них оказывается точно в фокусе их взглядов, и в тот же самый миг точно понимаешь: да, да, да! Они не бронзовые, они — ЖИВЫЕ! Я чётко увидела их абсолютно живые смеющиеся лица, их явственно улыбающиеся мне глаза, я вся ощутила тепло, идущее от их живых человеческих тел. Страшно было лишь в самый первый миг, но зато потом…вот потоооооом…

Я сделала всё точно, как предписывала людская молва и, когда плотно захлопнула глаза, почувствовала, как тройственное мощнейшее невидимое поле подхватило меня и