найденные под полом, он сложил в шкатулку, которую хранил в кабинете. Звонарь по наитию полез пальцами в ямы, оставшиеся на месте столбов, и нашел там маленькие пластины золотистого металла. Их очистили от земли, и оказалось, что на них вычеканены языческие изображения: занесший руку воин в шлеме, свадьба великана и человека.

Швейгорд сообразил, что тут с незапамятных времен поклонялись богам. Здесь располагалось место жертвоприношений, капище может быть. Возможно, чтобы освободить место для мачтовой церкви, снесли языческий алтарь и положили под столбы эти пластины, так что колонны храма новой христианской веры покоились на скандинавских древностях. Или это сделали, чтобы церковь не выпускала прежнюю веру на поверхность?

Не важно. Семьсот лет назад пастор, должно быть, говорил то же самое. «Мы не можем возвести новый храм на худшем месте, чем то, где стоит старый. Сносите!»

Ида Калмейер написала Каю в письме, что «понимает». Письмо было столь же немногословным, как и то, в котором она соглашалась на помолвку. «Ну что ж, – подумал он. – Вернись-ка ты к своему служению, Кай Швейгорд. Дел невпроворот. С любовью или без любви».

В глубине дома скрипнула дверь в комнату старшей горничной, потом из кухни приглушенно донеслись привычные звуки.

– Горничная Брессум!

– Чё пастор пожелают в такую рань?

– Пожелают хорошую тарелку бекона с яйцом и жареной картошки.

– Ясно. Немец уехал, будете теперь изрядно кушать.

– Немец тут абсолютно ни при чем. И кстати, на будущее: кофе заваривайте покрепче. Две горсти бросайте.

– Две горсти на один кофейник?

– А конюху передайте, чтобы к девяти запряг мне двойку и чтоб возница меня ждал. Отправляюсь к господину Гильдеволлену.

* * *

Он придавал большое значение этому визиту, и не без причины. Тех же рабочих, которых первоначально привлекли к разборке старой церкви, подряжали возводить и новую. Но в возникшей неразберихе эта договоренность как-то забылась, и один из местных землевладельцев, Уле Асмунд Гильдеволлен, воспользовался этим и перехватил лучших строителей села для постройки собственного нового дома, да еще выторговав для себя лучшие условия.

Хутор Гильдеволлен был, пожалуй, самым зажиточным хозяйством в Бутангене. В свое время его границы определили по старинке: нового поселенца высадили из лодки с одним топором и огнивом – и тот в одиночку побежал вверх по склону от озера Лёснес, разводя костер за костром и тем самым обозначая свои владения. Но, собираясь отхватить побольше земли, недостаточно обежать большой круг, раскладывая костры; нужно еще носиться между кострами, поддерживая в них огонь, потому что граница считалась установленной только с приходом темноты, к тому же нет смысла набирать земли больше, чем та, на границе которой владелец в состоянии поддерживать огонь. Участок, позже ставший хутором Гильдеволлен, представлял собой огромный прямоугольник, ограниченный озером и вереницей костров, тянущихся до отвесных скал над селом. Этот подвиг остался непревзойденным.

В нынешние времена Гильдеволлен восхищал длинной аллеей белой черемухи, ведущей к жилым домам. Вырастить черемуху в Бутангене было непросто, но хозяин знал один старинный секрет. В его роду привыкли не мелочиться: хозяин велел выкопать с каждой стороны аллеи девяносто ямок и заставил всех работников добавлять в овсянку ягоды черемухи. Эти ягоды содержат немного яда, вызывающего легкое расстройство желудка. Откушав, люди стремглав неслись к ямкам опорожнить кишечник, а потом закидывали экскременты землей. Пока не были засажены и удобрены все 180 ямок, такую кашу подавали каждый день, и к концу лета проклюнулись ростки черемухи.

По этой цветущей аллее Кай Швейгорд и примчался в это утро в свежевыкрашенной пасторской бричке, запряженной парой местных гнедых рысаков. Чисто одетый возница описал круг вокруг флагштока, а потом попросил оказавшегося рядом мальчика привести Уле Гильдеволлена.

На открытой солнцу площадке с великолепным видом на озеро Лёснес шла стройка. Рабочие отвлеклись, приветствуя приезжих поднятием ладони к шапке, и остались стоять. Швейгорд видел, что здесь сделано уже много. Из аккуратно обтесанного гнейса сложен фундамент, а бревенчатый сруб уже доходит строителям до плеч. По традиции они клали его из только что срубленных и окоренных бревен, и желтая сосновая древесина блестела на солнце.

Но Уле Гильдеволлен не вышел встретить пастора, а передал, чтобы тот вошел в дом. Позже Швейгорд узнал, что хозяин хутора вовсе не собирался осадить его, он просто сидел и слушал байки Трунна Стенумсгорда о том, как у него прошли выходные дни. К нему на хутор заявился ленсман округа Эйер, намереваясь разогнать гулянку по поводу удачной сделки, но напился сам и закинул шапку Эйнара Гарверхаугена на крышу. Когда мальчик сказал Гильдеволлену, что приехал пастор и просит хозяина выйти к нему, Стенумсгорд как раз добрался до середины своей истории и заслушавшийся Уле Гильдеволлен отмахнулся от мальчишки, не вникнув в его слова.

Кай Швейгорд вскипел. Впоследствии эта вспыльчивость служила ему когда на пользу, когда во вред, но на этот раз он взорвался не хуже специально подготовленного динамита. Голосом последнего человека на Земле Швейгорд возопил, что если Уле Гильдеволлен сию же секунду не выйдет к нему, то он отходит его палкой! И голос пастора прогремел на весь двор.

На землю с грохотом скатилось тяжелое сосновое бревно. Восемь плотников застыли на месте, разинув рты. Уле Гильдеволлен вышел и извинился, и после недолгой дискуссии возле флагштока договорщики ударили по рукам: рабочие вернутся к Швейгорду. Сначала десять человек, чтобы уложить фундамент, а затем и остальные, как только это будет возможно.

– В любом случае, прежде чем вставлять окна и двери, сруб должен с год просохнуть и дать осадку, так ведь, господин Гильдеволлен?

– Да, так.

– Значит, договорились, – сказал Кай Швейгорд.

* * *

На следующий день, когда предстояло разметить фундамент для новой церкви, объявилась еще одна проблема. Лучшие места для захоронений располагались прямо возле церкви. За несколько сотен лет многие семьи выплатили крупные суммы, и теперь их фамильные усыпальницы размещались именно здесь. На массивных замшелых надгробиях значилось до тридцати имен, но сейчас следовало было убрать эти могилы, чтобы освободить место для церкви большего размера, то есть просто-напросто выкопать из земли останки и перенести в другое место.

– Деваться некуда, – сказал Кай Швейгорд.

Довольно скоро к нему заявились восемь владельцев хуторов, которым в жизни никто не сказал слова поперек. Двое были настроены решить дело полюбовно – скажем, поместить на стене новой церкви таблички, ведь и на самом деле окажется, что почившие предки захоронены под полом новой церкви. Шестеро других отказались перенести надгробия на предложенный Швейгордом пологий солнечный склон. Дело в том, что слухи об этих планах уже