— Просто так «зеленью» в особо крупных размерах никтошвыряться не станет, — сказал он. — Давай, Ваня, колись с кем и о чем ты впоследнее время базарил?

— Я? — изумился Архангельский. — А почему сразу я? Другихвариантов нет что ли?

Евгений скептически уставился на Тасю и Даню, посмотрел в ихкристально честные глазки, перевёл взгляд на задумчиво исследующего просторыПупса, и решительно подтвердил:

— Ты, Ваня, ты. Ты у нас самый предприимчивы. Колисьбыстрей, пока не вернулись гоблины.

— Да ни сном, ни духом, — возмутился Архангельский. — Якроме господина Папикакиса вообще ни с кем серьёзным не говорил.

Женька поразмыслил над ответом и спросил:

— А с кем-нибудь несерьёзным ты о бизнесе нашем толковал?Колись, колись, Ваня.

— Не, — решительно отмежевался от ответственности загрядущие неприятности Архангельский. — Не! Осуществлял общее руководство!

— Ясно!

Евгений строго взглянул на Тасю с Даней.

— Колитесь вы, — приказал он.

Тася с Даней заговорили хором.

— Я бабки у Тамары взял…

— Я только ГОСТами…

— Ясно.

Евгений с надеждой взглянул на Пупса.

— Виктор, — проникновенно спросил он, — ты, часом, неначудил?

— Брось, Женя, — откликнулся Пупс, выплывая из мечтательногооцепенения. — Ну что такое каждый из нас мог сотворить, чтобы гоблины сами наэтот пенёк пять миллионов долларов положили? Нереально, даже если бы все разомвзялись.

— Так может кто-нибудь за старое взъелся на нас, подумайте,мужики, — призвал Евгений.

Я возмутилась: «Что он мелет? Кто бы так на меня взъелся,век благодарила бы!»

Умнющий Пупс ответил за всех.

— Женя, — сказал он, — что можно такое криминальное найти внашем прошлом? Лично у меня и всех грехов, что в детстве в глаз соседу Васькеиз рогатки запулил. Васька, правда, стал крутым, но ерунда все это. Не тамищем.

У костра вновь воцарилось молчание. Пупс был прав. Не моглас ним не согласиться. Все деяния мужей с их рождения и до этой минуты на пять«лимонов» баксов никак не тянули. Но чемодан лежал на пне, а мужики сидели, какпришибленные.

— А может и в самом деле это с прошлой жизнью связано? —предположил умнющий Пупс и тут же пояснил: — Ну с той, что в эпохуисторического материализма протекала? Не всегда же мы на мусорной свалкевалялись, наверняка в жизни каждого был такой момент, когда общество в немнуждалось.

Мужики ожили, тут у каждого появилась мысль, а то и две, нов этот приятный момент ожил пулемётчик, о чем сообщил громким вздохом ибезобидным матом.

— Вот у кого спросить надо! — озарился идеей Архангельский.

Он сорвался с места и мигом поставил пулемётчика на ноги:

— Говори, гад, кто ты такой? Зачем в нас стрелял? Кемподослан?

— Ты хоть мешок с его башки сними, а потом спрашивай, —вполне разумно посоветовал Даня.

Архангельский последовал совету, стянул с бедняги мешок, —Женька ахнул:

— Карл!

Пулемётчик насторожённо уставился на мужей и вдруг расцвёл.

— Жека! Жека! — радостно запрыгал он.

— Карлуша! — возликовал Евгений, бросаясь к пулемётчику иосвобождая его руки от пут. — Карлуша!

— Жека! Жека! — торжествовал пулемётчик.

Я дар речи потеряла. Теперь уже вообще ничего не моглапонять. Это какой наглости надо набраться, чтобы сначала на человека спулемётом охотиться, а потом так искренне ему радоваться? Хоть бы об этомЖенька подумал.

Женька же, похоже, думать вообще не способен был. Он всем сгордостью сообщил что это немец, Карл Левин, прозванный Карлушей, эмигрировал вГерманию лет десять назад да и сгинул. И Женька тут же окружил Карлушу заботой,посадил к столу, то бишь к пню, пива ему налил и хвастливо бросился всем объяснятьв каком училище они с Карлушей учились, как служили и какой Карлуша был герой.

«Почему был? — подумала я. — Он и теперь вполне геройскипытался всех укокошить.»

Хорошо хоть Ваня опомнился и хвалёному Карлуше задал вопрос.

— А на кого ты шёл с пулемётом? — спросил он.

И Карлуша честно признался:

— На тебя.

Архангельский дар речи потерял, а когда восстановил этотдар, то тут же неправильно им воспользовался. Ему бы Карлушу в крайнем случаеотругать, он же недоумевать кинулся.

— На меня? — говорит. — На меня?

— Ну ты же Архангельский? — спросил у него наглец Карлуша.

— Ну я.

— Так значит на тебя.

Все озадаченно замолчали, Карл же бросился извиненияприносить, но не Ване, а почему-то Женьке.

— Жека, ты, брат, прости, что так получилось, но не знал я,что он твой кент. Да я его все равно и не убил бы. Больше недели уже гоняюсь заним, а толку нет. Замаялся. Столько дел, столько дел! Не перечесть. Завтра вАнголу лететь, вчера должен был в Таиланде брата короля убирать, все псу подхвост. Одна эта ночь у меня осталась и такой прокол, — загоревал Карлуша.

Женька опешил:

— Кем же ты работаешь, дружбан?

— Да киллером, будь я неладен. Я же как приехал в Германию,так вся жизнь и пошла кувырком. Думал на родину еду, на землю предков, и сразупопал в дерьмо. Так и маюсь.

— Что ж маешься? — с жалость спросил Евгений.

А я подумала: «А ты ещё поцелуй его за то, что он МарусиногоВаню пристрелить налаживался!».

— Работы мне не нашлось, — пожалился Карлуша. — Толькокиллером, наёмным убийцей. Зато здесь преуспел, даже внесён в международнуюкартотеку. А что делать? Надо же семью и детушек кормить.

И наши глупые мужья пригорюнились. Я занервничала, ещёнемного и прослезятся добряки, да сами Архангельского придушат, чтобы Карлуше сего дедушками подмогнуть.

«Чем, олухи, занимаются? — негодовала я. — Всякой фигнёй!Они пытать фашиста думают?»

Если бы не умный Пупс, то и забыли бы зачем с Карлуши мешокстянули.

— А почему вы хотели Архангельского убить? Вы, простите, этознаете? — интеллигентно поинтересовался он.

Карлуша махнул рукой:

— А, дела цэрэушные. Их местные заморочки. Если честно, вподробности обычно не посвящают меня — убей и все! Но тут случайно кое-чтонакопал, правда мало понял, но что понял тем и поделюсь. Короче, была операциякакая-то здесь, в России. То ли «Журавль», то ли «Бусел»…