– А как ее звали?

– Луиза.

– В последнее время меня нередко подводит память, но имя кажется знакомым. Думаю, что-то случилось… А сходите на площадь, там есть маленькое кафе, посидите выпейте кофе. Может, кто-нибудь там вас вспомнит.

– Оно что, работает? – спросила Максин. – Кафе, я имею в виду.

– Мы думали, что здесь немцы, – прибавила София.

Старушка скорчила пренебрежительную гримасу:

– Совсем недавно ушли… оставили после себя одни развалины. Люди старались держаться от них подальше, те, кто остался… а некоторые до сих пор затаились, прячутся. Нам совершенно не пришлось по вкусу, когда в нашу прекрасную Санта-Чечилию явились какие-то иноземцы. Лучше всего вам поговорить с Гретой в кафе. Если у нее заперто, попробуйте постучать.

– Спасибо вам. Вы уж простите нас за вторжение.

– Я бы пригласила вас в дом, но я сама в первый раз вошла туда с тех пор, как они убрались. Сейчас я живу в деревенском доме.

– А ваши домочадцы вернутся сюда из Сиены?

– Нет, пока война не кончится, не вернутся.

– А управляющий имением здесь?

– Сбежал, как только пришли немцы. Много болтал против фашистов, примкнул к коммунистам, как я поняла, так что для него здесь было небезопасно.

– А для вас? Разве не опасно?

Вопрос был каверзный, и София сомневалась, что старушка захочет на него отвечать.

Валентина помолчала, затем бросила на нее сухой взгляд:

– Если хотите знать, поддерживала ли я фашистов, отвечу: нет, не поддерживала. Но я умею держать язык за зубами.

София улыбнулась ей и вместе с Максин вышла из сада, направившись к главной площади.

– Как думаешь, что она имела в виду, когда сказала «что-то случилось»? – спросила Максин.

София не знала, что ей ответить, и предпочла промолчать.

На то, что в этом месте действительно кафе, указывал лишь единственный столик из кованого железа и пара разнокалиберных стульев рядом с ним. Максин подергала дверь, но она оказалась заперта, поэтому они, по совету Валентины, постучали. Несколько мгновений ничего не происходило, но потом дверь распахнулась и к ним вышла крохотная женщина лет сорока в огромном переднике.

– Хотите домашнего пива? Или зернового кофе?

– А у вас есть лимонад?

Женщина отрицательно покачала головой.

– Тогда два кофе, пожалуйста.

– Присаживайтесь. – Она указала рукой на столик.

Они сели и стали ждать, оглядывая площадь. Обитатели, должно быть, решили, что Софии с Максин им бояться нечего: площадь уже не пустовала. В одном углу виднелись три совсем старые женщины в черном, которые, видимо, сошлись посплетничать, обменяться новостями; посередине одной из четырех железных скамеек дремал седовласый старик, опустив на грудь подбородок, а у ног его играл ребенок – скорее всего, внучок, подумала София.

Когда женщина, которую звали Грета, вынесла им кофе, Максин спросила, знает ли она что-нибудь о семействе Каприони, которое уехало отсюда в 1910 году.

Женщина нахмурилась.

– Я тогда была совсем ребенком, – ответила она. И указала на старика: – Спросите вон у него.

Максин приготовилась немедленно вскочить.

– Давай сначала выпьем кофе, расплатимся, а потом уже с ним поговорим.

Но Максин все равно нетерпеливо поднялась.

– Ты пей, а я хочу поговорить с ним прямо сейчас, – сказала она.

Она подошла к скамейке и села рядом. Старик не пошевелился, и тогда Максин стала играть с мальчонкой. Хихиканье ребенка разбудило деда, и он обратил изрезанное морщинами, коричневое лицо к Максин. София расплатилась с Гретой и направилась к ним.

Увидев, что рядом с ним на скамейке сидит кто-то еще, старик очень удивился; он сощурил глаза и заговорил с гортанным акцентом, как всякий до мозга костей деревенский житель.

– Кто вы такая? – задал он вопрос.

– Простите за беспокойство. Меня зовут Максин, и я хочу найти здесь хоть кого-нибудь, кто знал моих родителей.

– Говори громче, девочка, – сказал он. – Ты сказала, что ищешь своих родителей?

– Нет. Хочу найти кого-нибудь, кто мог знать моих родителей. В тысяча девятьсот десятом году они уехали отсюда.

– Так бы сразу и говорила.

Максин почесала ухо: интересно, сможет ли она добиться от него толку?

– А как их фамилия? – спросил старик.

– Каприони.

Старикан заметно побледнел и всмотрелся в ее лицо:

– Так ты дочка Алессандро, так, что ли?

– Да, – обрадованно заулыбавшись, ответила Максин.

Старикан схватил ее за руку:

– Твой отец был мне близким другом. Я уже и не чаял больше услышать про него.

– Так вы его хорошо знали?

– О да, я был старше его, но мы с ним были друзьями неразлейвода. Я работал на ферме его отца, и потом тоже, когда ферма перешла к нему. Боже мой… как они уезжали… просто беда.

Максин даже несколько растерялась.

– А что случилось? – спросила она. – Я думала, они уехали потому, что семья разрослась и земли на всех уже не хватало.

– Это они тебе так сказали?

– Да.

– А что ты знаешь про маленького Маттео?

– Кто это? – нахмурилась Максин.

– Как кто? Сынок, их первенец.

Максин выглядела озадаченной.

– Должно быть, вы что-то путаете. У них не было сына по имени Маттео.

– Еще до того, как ты родилась. Кудрявый такой, блондин. Настоящий херувимчик. Они обожали этого мальчика.

Голос его понизился, и София заметила, что он говорит с некоторым трудом, словно пытается сдержать душевную боль.

– Что с ним случилось? – спросила она.

Он посмотрел на нее так, будто только сейчас заметил, что она тоже сидит рядом.

– Застрелили насмерть.

Максин так и ахнула:

– Значит, у меня был брат, которого застрелили? Но как? И почему? Это произошло случайно?

– Он сказал, что случайно. Но мы-то все знали, что это не так.

– Выходит, кто-то нарочно его убил? – потрясенно спросила Максин, глядя на старика широко раскрытыми глазами.

Старик пожал плечами:

– Кто его знает. Может, он хотел только ранить. Всего три годика было маленькому Маттео. Такое несчастье.

– Но за что? И кто его застрелил?

– Не все сразу, по порядку. Это случилось за сараем на ферме твоего отца. Этот человек уверял всех, что просто вышел поохотиться на зайцев, а мальчишка случайно выбежал и попал под выстрел.