Кристина смотрела на воздушного гимнаста, пытаясь оценить, насколько он был откровенен.

– А вот что мне очень бы хотелось узнать, – продолжил Мануэль, и на его лице снова появилась та самая улыбка, от которой сердце Кристины тут же начинало частить, – так это тайну девушки, которая мне нравится.

– К-какую тайну? – запнувшись, прошептала Кристина.

– Почему цирк на тебя не действует. Ни дар, ни кибитка…

Кристина не расслышала ни слова; в ушах зашумел шум прибоя, голова закружилась от восторга. Какая-то крошечная, трезвая часть Кристины смотрела на происходящее немного со стороны и насмешливо комментировала: «Ты чрезвычайно, просто неоправданно бурно реагируешь на вполне себе тривиальные слова. Подумаешь, нравится! Это же не признание в вечной любви!» Но ее реплики оставались незамеченными. Кристину, а вместе с ней и ее здравый смысл и способность рассуждать унесли волны чистого незамутненного восторга, а она и не думала им сопротивляться. Остался только закат, голос Мануэля, тепло его руки у себя на плечах, уют пледа – и ощущение ничем не омраченного счастья.

Фьору снова снился огонь. Похоже, свидание с хрустальным шаром Графини ничуть не помогло; наоборот, кажется, даже сделало хуже.

Резко сев на кровати, Фьор сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоить дико колотившееся сердце. Вокруг еще витало эхо прерванного сна, внутри все дрожало от пережитого потрясения, и он был готов поклясться, что ощущает, как саднит горло от отчаянного крика. Но если он и кричал, то точно не наяву, иначе разбудил бы соседей. Значит, кричал только во сне. Фьор не помнил, из-за чего кричал, но помнил то бесконечное отчаяние, от которого все разрывалось внутри. А крик был отражением той беспредельной душевной боли, которая его раздирала. Что же, черт возьми, ему приснилось, что он в таком плачевном состоянии?

Это точно не был пожар в ресторане быстрого питания. И не в подпольном клубе Влада. Какой-то другой пожар. И хотя Фьор точно знал, что этими двумя пожарами его личный опыт ограничивается, во сне ему казалось, что тот пожар ему очень хорошо знаком. Пытаясь вспомнить подробности, Фьор прикрыл глаза и постарался погрузиться в полудрему; может быть, так сон вернется, и ему удастся ухватиться за ускользающие воспоминания?

Эффект превзошел все ожидания. Фьор словно рухнул прямо в огонь. Точнее – в сон, словно это была декорация, только и дожидающаяся появления зрителя, чтобы ожить. Фьор смотрел на происходящее немного сверху и со стороны и видел, как под беззвездным ночным небом на высоком берегу ревел костер, и треск горящего дерева разносился далеко над затихшей после шторма водной гладью. На краю обрыва стояла сгоревшая церковь; в отблесках огня черные останки напоминали скелет. А в самом сердце костра, привязанная к столбу, была она.

Фьор не знал, кто она, но чувствовал, что мужчина, который стоял перед костром, – знал. И не просто знал, а был связан с ней крепкими узами обожания и страха, ненависти и любви. Фьор смотрел на стоящего перед костром и чувствовал, как часть мужчины ликует, глядя на поднимающееся пламя, а другая стремится броситься прямо в огонь, вытащить из него девушку и унести далеко-далеко, туда, где их никто не найдет.

Когда первые языки пламени костра добрались до привязанной девушки и она закричала, мужчина тоже закричал – так, словно праздновал величайшую победу. Так, словно это его заживо сжигал огонь. Так, словно хотел с криком выпустить рвущуюся из груди душу и унять боль сердца, которое так и тянулось к девушке, даже несмотря на то что она его давно разбила.

Колени ударились о землю, пальцы зарылись во влажный песок, и мужчина все кричал и кричал, пока не сорвал горло… пока огонь не поглотил привязанную к столбу фигуру.

Фьор отвел взгляд от мужчины и посмотрел в костер. И сквозь дым, сквозь искры и сквозь языки пламени натолкнулся на взгляд голубых глаз под яркими черными бровями. Усыпанные пеплом волосы казались белыми, ярко-алые губы на испачканном сажей лице что-то беззвучно шептали, то ли заклятие, то ли проклятие, а глаза смотрели прямо не на мужчину перед костром, а на него, на Фьора. Смотрели не с ненавистью, не с мольбой и уж тем более не с любовью, о которой так мечтал стоящий на коленях мужчина. Смотрели с жалостью и насмешливым сожалением. «Что же ты наделал, дурачок!» – словно говорили они.

В этот миг Фьор вдруг узнал эти глаза. Правда, они смотрели на него совсем иначе, и все же он совершенно точно их видел! Совсем недавно!

– Крис?!

* * *

Кристина не сразу поняла, что ее разбудило. Поначалу даже подумала, уж не смертоносный ли взгляд Джады; именно таким она встретила ее, когда Кристина вернулась с импровизированного свидания с Мануэлем. Неужели она видела, как они обнимались? Вряд ли, вокруг никого не было. Хотя, если верить Мануэлю, у цирка везде глаза, и кто-то всегда за тобой смотрит.

Но Джада ничего не сказала, и Кристина этому только порадовалась. Не хотелось портить волшебные ощущения после свидания неприятным разговором. Кровать, впрочем, прежде чем в нее улечься, она проверила. Песка не было. Ничего похуже тоже.

Заснуть никак не получалось. Кристина вертелась с боку на бок, вздыхая. Неужели она так привыкла к постоянному покачиванию во время езды, что сейчас, когда они стоят на месте, не может без него провалиться в сон?

В сотый раз перевернувшись с боку на бок, Кристина вздохнула. Это сущее наказание – мучиться от бессонницы! А еще большее – невозможность отключиться от вопросов, которые так и роились в голове. Будет ли Графиня связываться с другим цирком? Кто был в кибитке? Что он там искал? Почему сказал, что они ошибались насчет нее? В чем они ее подозревали? И кто вообще такие эти «они»? А кто говорил с ней по телефону? И что она якобы натворила? Что привела в этот мир? За кого вообще ее принимают? …А поцелует ли ее Мануэль в следующий раз?

Устав бродить в лабиринте одних и тех же вопросов, на которые все равно не было ответов, Кристина незаметно переключилась на свою прошлую жизнь. Интересно, как там ее родители. Как Кирюша, как одноклассники. Заметили ли они, что настоящая Кристина пропала? Или фамильяр так их очаровала и обаяла, что они только радуются переменам?

Не в силах больше пытаться спокойно лежать в кровати, Кристина встала, накинула на себя куртку и тихонько вышла из трейлера.

Все окна циркового городка на колесах были темны; циркачи спокойно спали. Ночной воздух словно напитался осенью и стал каким-то особенно холодным и влажным, от его прикосновений хотелось ежиться. Пахло мокрой листвой, мхом и намеком на зиму.

Зима… Кристина вдруг представила себе, как пойдет снег. Как все ближе будет Новый год, и в прежнем мире все начнут готовиться к этому любимому празднику. Там будет такая особенная, такая чудесная предпраздничная суета, и все будет пронизано предвкушением чуда, а она будет по-прежнему здесь, в «Колизионе», обреченная колесить с ним вечно, если только прежде цирк ее не удалит – если только она не сумеет мистически «уйти», хотя в связи с этим возникал вопрос: а стоит ли так рваться это сделать, если никто не знает, куда именно уходишь и что там тебя ждет?