Вот что сделает Сардик: откажет Гаро от угла. Прямо сегодня.Только не было бы поздно…

Сардик так терзался, что не заметил, как Ёлка остановиламашину. Но не в окрестностях Карповки, а чуть ближе к Каменноостровскому, наулице Рентгена.

– Все, – сказала Ёлка, заглушив мотор. –Приехали.

– Вообще-то не совсем… Кварталов пять недотянули.

– Да нет, приехали. Дальше пойдем пешком.

– С машиной непорядок?

– Что-то вроде того. – Ответ выглядел слишкомрасплывчато, но Сардик не придал этому значения. – Не люблю ошибаться, нов ней, кажется, ошиблась…

– Оставишь ее прямо здесь?

– Конечно.

– А… ничего с ней не случится? Вдруг угонят?

– Все, что могло с ней случиться, – уже случилось.Да не заморачивайся ты!.. Давай, вылезай живее…

– А ты? – Сардик подозрительно посмотрел наангела, который даже не думал двигаться с места.

– И я… Ты выходи, а я тебя догоню.

Он ни разу не обернулся, но шел медленнее обычного, вернее –еле ноги волочил. Он слишком хорошо помнил, как опасно отдаляться от ангела нарасстояние большее, чем ®, хватанешь пару раз воздух ртом, как рыба,выброшенная на берег, – и привет. Но пока с дыхательной системой все былов порядке, и в самом деле – зачем было напрягаться и везти его на Петроградку,тратя бензин и время? Наверняка медля того, чтобы бросить, не попрощавшись.

Ёлка, как и обещала, догнала Сардика минуты через две ипошла рядом.

Пять кварталов – не такое уж маленькое расстояние, как можеткому-то показаться. За пять кварталов Сардик успел рассказать Ёлке, что когда-тозанимался фотографией и снимал моделей для модных московских журналов.Московские журналы менее опасны, чем питерские, справедливо рассудил Сардик,московских журналов – пруд пруди, за всем этим поганым столичным гламуром неуследишь, сколько ни старайся. Так что не будет ничего удивительного, если Ёлкане признает в нем великого фотографа с высокооплачиваемым долларовымкопирайтом. Все это было там, в Москве, которая не имеет к Питеру никакогоотношения. А потом ему остобрыдла фотография, вещал Сардик, и он пробовал себякак джазовый саксофонист. А потом надоело и это, и он вернулся к тому, от чегоуходил, – к живописи.

– И как живопись? – поинтересовалась Ёлка. –Кормит?

– Я не кормлюсь от живописи. Нельзя рассматриватьискусство как способ зарабатывания денег.

– А как его можно рассматривать?

– Как удовольствие. Как возможность прояснить отношенияс миром. Как один из вариантов быть честным с собой. Как способ попасть ввечность… -

в этом месте Сардик подумал, что может показаться Ёлкескучным и пафосным неудачником, непризнанным гением, от которого всех с душиворотит; ему не хватает легкости и иронического отношения к жизни, что такценится всеми, независимо от пола и возраста. Как эти качества проявлялись вШурике? А в Женьке? А в тенор-саксофоне Мчедлидзе и Иване Бабкине? И еще вдесятке людей, которые – по определению – были много интереснее, чем Сардик.

Теперь и не вспомнить, нужно было внимательнее следить завсем этим сбродом, старичок!..

– Да нет, я продаю кое-что. На жизнь хватает. Вот недавнопродал галеристу из Тюбингена одну свою картину… Тюбинген – это в Германии…

– Я знаю, – машинально заметила Елка.

– Картина называлась «В двух шагах от дождя». А ещераньше он купил у меня «Следующие в ночи светящимися дорогами улиток»…

Каким образом у него из глотки вырвалось это название?Сардик и сам не заметил, а между тем это оказалось самой бессмысленной и самойнаглой ложью за сегодняшний день! Так всегда и бывает, старичок: маленькоевранье тащит за собой вранье побольше, даром что «Улитки» написаны еще доначала Второй мировой. И вовсе не Сардиком (что само собой разумеется), аиспанским художником Хуаном Миро. Не то чтобы Сардик пребывал в диком восторгеот Миро, но названия, которыми испанец одаривал свои картины… Сардик бы продалдушу дьяволу – только бы в его голове возникло хотя бы одно из них. Хотя быотдаленная копия одного из них!.. И вот теперь он выдал чужую картину за свою –да еще в разговоре с кем! С девушкой, которая знает, как звали мать Борхеса икак звали малоизвестную писательницу, и чуть более известную поэтессу, и чтотеперь делать с проклятыми улитками? Раздавить их к черту! – так, чтобыхрустнула скорлупа; забросать грязью и землей, всеми способами отвлечь вниманиеангела от светящихся дорог.

И Сардик принялся отвлекать – россказнями про друзей Шурика(представших друзьями самого Сардика), он даже вызвал к жизни духфилософа-структуралиста и наплел с три короба еще про какую-то дребедень.

А потом они наконец-то добрались до мастерской, что былонесомненным спасением. И только сейчас Сардик вспомнил, что не затарился какаои не сообщил ангелу, что живет не один. Да и ладно, он выкрутится, придумаетчто-нибудь (желательно – в стиле Шурика). Главное, чтобы Ёлка увидела егокартины!..

Ангел не потратил на просмотр и пятнадцати минут. И десяти.Он и минуты не потратил. Он просто вошел в забитую холстами комнату, пообыкновению сунул в рот кончик косички, и Сардик понял:

никакой он не философ,

никакой он не алхимик,

не авиатор, не погонщик воздушных змеев, не повелитель воды.

Присутствие ангела удивительным образом осветило картины,выявило их недостатки, и их чрезмерную наивность, и их самоуверенность, и ихпретенциозность. Но Сардик не был раздавлен, как могло бы показаться, он невпал в неистовство и не впал в отчаяние. Совсем напротив, он вдруг почувствовалперспективу! Теперь он точно знал, что нужно делать, чтобы картины заиграли,чтобы в них появились глубина, смысл и страсть. Большую часть холстов придетсявыкинуть (да и не жалко!), зато из оставшихся получатся самые настоящие шедевры,а сколько еще он может написать!.. Его сердце до сих пор спало, и душа спала,но появился ангел – Ангел Благовещения, с косичкой вместо оливковой ветви… ивсе изменилось.

С сегодняшнего дня он будет работать совсем по-другому ипроизведет на свет нечто действительно заслуживающее внимания. Только бы ангелне исчез! Потому что Сардик вовсе не уверен, что мгновенное знание сути вещей,полученное от ангела, не уйдет вместе с ним. А это будет даже пострашнее, чемпросто умереть от удушья.

– Все это полное дерьмо, – сказал Сардик,немигающими глазами глядя перед собой. – Все то, что я написал…

– По-моему, ты необъективен. – Особого протеста вголосе Ёлки не послышалось. – Есть хорошие вещи. А есть простозамечательные. Вот эта, например.

– Какая?

– С птицей, девушкой и рыцарскими доспехами.

– «Воркующий рыцарь»?