из Пруссии шпион» агитировал людей на восстание в пользу Ивана Антоновича. Обнадеживал помощью Фридриха. Осенью этого шпиона поймали в Малороссии при попытке украсть лошадей.

Им оказался авантюрист Иван Зубарев, уже знакомый Тайной канцелярии. Он был из сибирских купцов, писал жалобы на администрацию, за что натерпелся неприятностей. Потом в Петербурге подал прошение на имя Елизаветы, что открыл на Урале месторождение серебра и золота. Анализ проб выявил мошенничество. В Тайной канцелярии Зубарев сознался, что хотел таким способом получить привилегию на устройство завода, деревни с крестьянами. Его передали в Сыскной приказ, откуда он сбежал. Теперь он снова попал в Тайную канцелярию. Допрашивал его лично Александр Шувалов, обо всем докладывал царице. Сперва Зубарев запирался, раскололся лишь на очной ставке с Ларионовым.

Рассказал, как после побега отправился в Малороссию, где в приграничной глуши селились раскольники. От них перемахнул к старообрядцам в Польше. Нанялся к их купцам извозчиком, повез товары в Кенигсберг. Там решил завербоваться в прусскую армию и наплел о себе, будто он гвардеец, лейб-компанец, а сбежал, проигравшись в карты. Заинтересовались командующий Левальд и генерал Манштейн – когда-то он в России был помощником Миниха. Зубарева повезли в Берлин, устроили встречу с генералом Фридрихом Браунгшвейским, дядей свергнутого императора Ивана Антоновича. Изложили план. Зубарев должен был подготовить бунт среди раскольников, за это обещать им, что прусский король добьется у Константинопольского патриарха поставить старообрядческого епископа.

А Зубареву предстояло ехать дальше, в Холмогоры. Связаться с заключенным принцем Антоном Ульрихом, готовить его и сына-императора к побегу. Для этого следующим летом в Архангельск придет судно под видом купеческого. По словам Зубарева, его принял и сам король, ему присвоили чин полковника, дали 1000 червонцев и две медали – по которым Антон Ульрих должен был понять, кем он послан. Довезли до границы, в Варшаве ему помогал прусский посол. Но потом на дороге его ограбили, спрятанные медали он продал ради пропитания. Начал выполнять задание среди раскольников, а на конокрадстве попался.

Мы не знаем, что в показаниях Зубарева было правдой, а что он приврал. Но лица назывались реальные, перечислялись те, с кем он общался в России, кто и как реагировал. Поджечь в нашей стране пороховую бочку восстания было вполне в интересах Фридриха. Существует и версия, что авантюрист был российским агентом, специально засланным в Пруссию. Основывают ее на том, что после официальной смерти Зубарева (от болезни в тюрьме в следующем году) в Сибири жил его тезка и однофамилец, поручик Иван Михайлович Зубарев с таким же характером «правдоискателя», заваливший все инстанции жалобами на злоупотребления [94, с. 57]. Но если и так, то операция полностью удалась, наше правительство вскрыло опасные замыслы соседа.

Во всяком случае, еще во время допросов, в январе 1756 г., царица погнала в Холмогоры гонцов с приказом: усилить охрану Антона Ульриха с семейством, а Ивана Антоновича доставили в Петербург, в дом Ивана Шувалова. Государыня сама захотела посмотреть на 16-летнего узника. Он был худой, болезненный. Речь была плохой, но вполне разумной. И юноша знал, что он – император. Когда-то слышал от охранников. Его заточили в Шлиссельбургской крепости. Запретили выпускать из казармы. А в крепость не дозволялось впускать никого, даже фельдмаршалов, без письменного указа Тайной канцелярии. Нетрудно понять, что отношения Елизаветы к Фридриху эта история совсем не улучшила.

Но и с Францией до потепления было далеко – целиком по вине французов. Тогда же, в конце 1755 г., в Риге арестовали шпиона Мейсонье. Он был направлен французским послом в Польше Дюраном. Должен был под видом оппозиционера устроиться на службу к английскому послу Уильямсу или, если не получится, в российскую армию. Но так увлекся, собирая сведения о состоянии и приготовлениях наших войск, что до Петербурга не доехал. В тюрьму к нему подослали соотечественника-француза, как бы проведать. Мейсонье через него пытался переслать несколько шифровок, одну из них в Кенигсберг.

А посол Дюран, заславший его, в это же время подбивал поляков выступить против русских. Елизавету возмущали и парижские газеты, привычно поливавшие и ее, и нашу страну. Она говорила: «Я не понимаю, какое удовольствие находит Франция оскорблять меня. Разве я не обязана помогать моим союзникам? И разве не зависит от Франции вступить в их число?» В феврале царица ратифицировала конвенцию с Англией – и Бестужев, и она пребывали в уверенности, что угрожать Ганноверу будет Фридрих. Союзницей России оставалась Австрия, и ее посол в Петербурге Эстергази оценивал расклад сил точно так же, всеми силами помогал Бестужеву сойтись с Англией.

Но всего через два дня после ратификации договора, 22 февраля 1756 г., Уильямс вдруг попросил у Бестужева срочной аудиенции. Он только что получил с курьером из Лондона известие: Англия вступила в союз с Пруссией. Посол зачитал канцлеру текст трактата. Две державы обязывались «не токмо друг друга не атаковать, но паче каждому и союзников своих от нападения воздерживать». Объединяли силы, чтобы не допустить прохода через Германию и вступления туда любых иностранных войск. Значит – и российских. Это был гром среди ясного неба! Ошарашенный Бестужев спросил, нет ли в трактате секретных статей. Уильямс ответил, одна есть: действие договора распространяется только на Германию и не касается Голландии [58, с. 355]. Нашу армию англичане низводили на роль купленных наемников, предоставляли ей сражаться в Голландии – против французов!

Договор стал неожиданностью и для Уильямса. Он ссылался на своего министра иностранных дел Голдернесса, тактично выкручивался, что оба союза Англии вполне примиримы друг с другом, даже если Фридрих и впрямь имеет «какие-либо злостные намерения». Но Бестужев-то понимал: он потерпел страшнейшее дипломатическое поражение. Разгром! Строил и считал незыблемой свою систему: в противостоянии со Швецией, Пруссией, Францией, Турцией Россия опирается сухопутным флангом на Австрию, морским – на Англию. И эта система в одночасье рухнула. А Пруссия усиливалась вливаниями британского золота!

Бестужеву пришлось отдуваться и перед царицей. Она была вне себя. По некоторым известиям, в гневе разорвала и кинула на пол договор с британцами, подписанный ею два дня назад. Да и канцлер в докладе ей признавал, «что заключенный в Лондоне с королем Прусским трактат разрушает» конвенцию с русскими «и что английское при сем случае поведение не похвально, а наименьше с прямой союзническою дружбою сходственно». Цепляясь за соломинки, Бестужев состряпал и отправил в Лондон «секретнейшую декларацию»: Россия объявляла, что ее войска не могут быть использованы ни в Голландии, ни в Ганновере, а должны быть направлены только против Пруссии. Куда там! Министр Голдернесс высокомерно отослал эту декларацию обратно. Ответил, что договор уже ратифицирован императрицей и «не нуждается в