что вы обязаны снискать милость и помощь Императрицы... Ваше колебание поставит вас в затруднительное положение, особенно в ту минуту, когда, друзья мои, Россия усомнится в вашей искренности. Всегда лучше примкнуть к тем, которые в состоянии оберечь ваши совещания, оплачивать ваши произведения, чем предоставить себя тем, кто опустошает ваши жилища тяжестью собственного ничтожества. Обдумайте все это...

Таково содержание письма Спренгтпортена, очищенное от его безмерного многословия и частных повторений.

К письму Спренгтпортен приложил, составленный им, «Проект объявления финской армии о созыве риксдага».

По обыкновению, не дождавшись результатов своих хлопот, Спренгтпортен, видимо, обнадежил Императрицу; это обнаруживается из того, что кн. А. А. Безбородко писал Потемкину: с границы скоро вернется барон Спренгтпортен, который уверяет, что они (финны) сейм созовут к зиме.

Последнее письмо (в сентябре 1788 г.) Спренгтпортена К. Г. Армфельту поставило аньяльцев в весьма затруднительное положение. По словам этого авантюриста, Россия соглашалась оказать финляндцам помощь пли в том случае, когда они произведут сопротивление своей метрополии, пли же сделают свою родину самостоятельной. Ни та, ни другая альтернатива их не удовлетворяла.

В своем безвыходном положении аньяльцы бросились к герцогу Карлу Зюдерманландскому. Его поведение давало основание предполагать, что он примкнул к партии финляндской самостоятельности. Члены аньяльского союза утешили себя надеждой, что нашли, наконец, человека, который осуществит их политические планы. Они успели убедить Спренгтпортена в том, что герцог Карл готов, под покровительством России, сделаться великим князем края. Пылкий Спренгтпортен сейчас же (5-16 сентября, 1788 г.) сообщил Императрице, что совершенно легко и просто в 24 часа поставить брата короля во главе Финляндии, для этого «требуется только согласие Вашего Величества, vivat со стороны нации и великое княжество Финляндское навсегда отделено от Швеции». — Екатерине II герцог Карл был описан самым злым и мстительным из трех братьев, почему она полагала, что приобретет в нем плохого соседа и притеснителя Финляндии. На случай его избрания, она повелела графу Мусин-Пушкину озаботиться закреплением за Россией большей части северного побережья Финского залива. «Финнам же прикажите внушить, писала Императрица гр. Мусин-Пушкину, 4 сентября 1788 г., что тон герцога Зюдерманландского столь же для нас обиден, дерзок и лжив, как самый королевский, и мы пророчествуем, что они от его поступков и поведения не более себе имеют ожидать добра, как от самого его величества, ибо видно, что оба брата держатся одинаковых и несносных правил, и для того, буде к нам хотят быть чистосердечны, то бы его самого выжили из Финляндии». Предположение о назначении герцога Карла, видимо, упорно держалось в Петербурге, так как отзвук его находим даже в письме (12 — 23 октября 1788 г.) гр. Безбородко, сообщавшему князю Потемкину: «...дело Финляндии доведено до того, что герцог Карл назначается великим князем самостоятельной Финляндии».

Из этих слухов и гаданий ничего, однако, не вышло.

Герцог Карл, руководившийся некоторое время советами аньяльских деятелей, понял, — после бесцельного для себя очищения Гегфорса, — что введен офицерами в заблуждение. Узнав, кроме того, содержание письма Спренгтпортена, он прервал с ними всякие сношения. Герцог по убеждениям и крови настолько был шведом, что не мог содействовать расчленению государства, корону которого он всю жизнь домогался возложить на собственную голову. Ему оставалось показывать себя преданным королю братом.

Он знал затруднительное положение брата Густава, он видел нерасположение к нему нации, но в то же время не обладал той решимостью, которая требуется, чтобы завладеть троном.

До конца сентября 1788 г. Императрица питала некоторую надежду на то, что скоро «сейм шведский и финский сам собою соберется», но уже в октябре она убедилась, что «шведская нация поныне еще весьма слабо оказывается и упражняется в тихом роптании».

По отношению к финнам она, кажется, после сентября никаких мер не принимала. Аньяльская затея не удалась, и Спренгтпортен вскоре оказался не у дел.

«Старый К. Г. Армфельт наш доброжелатель, взял отставку». Он давно тяготился той ролью, которая выпала на его долю: своим именем и положением он прикрыл замыслы, которым в глубине души не сочувствовал, но — под влиянием своих адъютантов Йегергорна, Клика, Терне и Ладо — тем не менее содействовал.

Ответ, данный Йегергорну, протокол Государственного Совета и письма Екатерины в достаточной мере определяют, как фактически наше правительство отнеслось к финляндскому вопросу, порожденному аньяльцами. Но имеются еще два указания на то, какие мысли возникали в то время, но не получили реального осуществления. Датский резидент в Стокгольме, Шак, знавший направление русской политики, сообщает еще в 1769 г. о желании Екатерины «faire сuе la Finlande une puissance intermédiaire» (сделать Финляндию промежуточной державой).. Затем в государственном архиве сохраняется собственноручная заметка Екатерины II, без даты, но, несомненно, относящаяся к периоду войны с Густавом III. В ней значится: «Императрица, которой эта провинция (Финляндия) принадлежит по праву, объявляет ее отныне независимой от России и от Швеции и приглашает каждого доброго и честного финского патриота содействовать ей в достижении свободы и свержении ига короля шведского, который в мирное время, вопреки основным законам своего королевства, надругался, оскорбил, напал и совершил враждебные действия в соседней стране, которая доверяла миру, родственным отношениям» и т. д. Этот набросок заставляет предположить, что Екатерина II серьезно задумывалась над созданием независимой Финляндии; но, быть может, имела в виду сделать это, при условии завоевания края её войсками, а так как её генералы не сумели пройти по пути, проложенному Петром и Елизаветой, то мысль была оставлена. Вообще во всей аньяльской истории русская сторона действовала вяло, ограничиваясь полумерами.

Естественно, что русское правительство желало извлечь пользу из затруднительного положения, в котором очутилась враждебная ей сторона, благодаря безрассудному поведению аньяльцев и бедствию шведских солдат, ощущавших временами весьма заметный недостаток в хлебе, получая его лишь по фунту в день. Прежде всего, наши власти попытались воспользоваться оружием, выдвинутым против Густава его собственными подданными. Согласно с этим, нашему главнокомандующему велено было внушать финнам и шведам, что по Форме Правления 1772 г. король не мог начать наступательной войны без согласия государственных чинов. Затем посланы были «плакаты для финнов шведских, дабы, не приемля оружия, оставались спокойно в домах своих». Ланжерон в своих записках говорит, что члены аньяльской конфедерации поддерживались русскими деньгами. Весьма возможно, что русское золото играло известную роль в этом деле, но до сих пор не найдено документов, подтверждающих заявление Ланжерона.

Русская агитация была крайне слаба и ограничилась следующим: «Спренгтпортена хотели употребить к возмущению шведской Карелии». Тот же Спренгтпортен вел переговоры с финскими начальниками; финнам советовали не следовать в Швецию, если король