В глубине души он понимал, что просто топчется на месте, слишком уж цепляясь за свою привычку выжидать, и в этом заключалась вся двойственность его положения. Ференсен уже давно отгородился от воспоминаний о древних временах, слишком ужасны, слишком болезненны были образы прошлого. Но возвращение Веронала не оставляло ему выбора: он должен встретиться с забытыми демонами лицом к лицу. И если Солт прав, значит, Лост Акру грозит уничтожение. Ференсен считал место испорченным, извращавшим естественный порядок в едином плавильном котле, в котором все животные, птицы и растения становились гротескными пародиями на самих себя. Восхищенный разнообразием тамошней природы, Солт придерживался другой точки зрения, но Солт не знал, с каким дьявольским умыслом можно использовать точку перехода.

Поэтому апокалипсис Лост Акра казался Ференсену избавлением, особенно ввиду того, что Веронал все ближе подбирался к разгадке. Ференсену мешало только одно: любовь к сестре, которая оставалась погребенной в этом месте, в тюрьме такой жестокой и гениальной конструкции, что сам он был не в состоянии ее вызволить. Веронал мог узнать выход, восстановив память, но это представлялось худшим развитием событий по всем прочим соображениям.

Неуверенность Ференсена только усилилась со смертью миссис Бантер. Через Паньяна Борис донес до него слух о том, что женщину убила молния. Он знал, что заряд иногда попадает в человека, но вряд ли такое могло случиться тем вечером, он ведь отлично помнил погоду того дня. По-видимому, к Вероналу возвращались силы, и это стало еще одним печальным предзнаменованием.

Ференсен шел к лабиринту, который давным-давно устроил в лесу возле своей башни. На первый взгляд лабиринт казался самым обычным — изгородь из буков и дубов изгибалась то в одну, то в другую сторону. Только забравшись вглубь, можно было увидеть деревянные ворота, каждая створка которых закрывалась с открытием другой, и мостки, тянувшиеся через ручей вверх и вниз. Всячески меняя его и усовершенствуя, Ференсен считал это место тренировочной площадкой на случай, если элевсинцы вернутся.

Дубовый стул, подобно маленькому трону, встречал любого, кому хватило бы ума добраться до центра лабиринта. Здесь Ференсен открыл письмо, полученное из Ротервирда, — сам факт его доставки казался ему поводом для беспокойства. В глаза Ференсену тут же бросилась подпись в конце — Мармион Финч. Финч — такова была фамилия первого губернатора, которого Роберт Оксенбридж назначил следить за законностью перехода города к автономии.

Деловой тон письма немного его успокоил.

Если верить Солту и Биллу Ферди, Финч всего лишь следил за выдачей разрешений на размещение гербов и резных фигур в общественных местах, но советники Елизаветы Первой дураками не были. Предоставив Ротервирду независимость и запретив изучение истории, они нашли гениальное решение: на случай, если защита потерпит крах, им нужно было сохранить какую-нибудь запись с предупреждением о том, что творилось в Лост Акре. И где еще оно могло храниться, как не в Эскатчен Плейс? Внешняя Англия не подошла бы, там информация просачивалась, как из сита. Должно быть, Финчи все это время оставались хранителями тайны.

Поначалу Ференсена возмутил тот факт, что Орелия о нем проговорилась: горожане не умели хранить тайны. Им не хватало железной верности деревенских. Но постепенно старик успокоился. Предок Финча был достойным человеком. Орелия Рок потеряла тетку и должна была что-то предпринять — но что именно им угрожало? Он сомневался, следует ли принять предложение Финча встретиться в городе, задумка казалась слишком радикальной. Сейчас время пешек; не стоило слишком рано выставлять главные фигуры. Финч намекал на то, что Эскатчен Плейс хранит какие-то секреты. «Пусть лучше пока что продолжает держать их при себе», — решил Ференсен.

Из этих соображений он написал продуманный ответ, надеясь, что Финч его поймет:

Пока Ференсен писал, ему в голову пришла одна мысль. Ему бы не помешали помощники: союз города и деревни, как в старые добрые времена. Он обмакнул перо в чернила и вывел несколько имен — тех, кого он считал надежными:

Имена, которые оставались под вопросом, он записал карандашом:

Облонг — новый историк и, по заверениям Бориса, порядочный, хоть и несколько наивный человек. Один знак вопроса.

Берт Полк — не такой оригинал, как Борис, но более рассудительный; на практике одного невозможно было представить без другого. Ференсен перенес его в первый список.

Виксен Валорхенд — двойственная фигура; пусть она и устроила акцию протеста, но все же является ученым из Северной башни. «Какая ирония заключается в том, во что превратилась Северная башня!» — подумал он. И поставил напротив нее два вопросительных знака.

Вручая Ферди письмо, Ференсен заметно волновался. Он находился в одном шаге от нарушения старейшей традиции. Город манил Ференсена давними воспоминаниями.

Миниатюрные смерчи возникали словно из ниоткуда, точно привидения, поднимая пыль, листву и капли воды, прежде чем снова утихнуть. Похожим образом в небе безобразничали облака, с умопомрачительной скоростью сбиваясь и рассеиваясь точно так же, как делали в 1017 году, — Saeculum. Цикл. Лесные твари больше не выходили на открытые пространства. Они, как и Ферокс, отлично знали, что до катастрофы остаются считаные недели.

Что же спасло их мир в прошлый раз? И придет ли вновь чудесное избавление, в каком виде, будет ли то событие или человек? Ферокс не знал. Поначалу он возлагал надежды на посетителя из белой плиты, но, когда ботаник сбежал, портал захлопнулся окончательно. Дальше случилось странное второе пришествие кота, и Ферокса охватывал ужас при мысли о том, что открылась черная плита, хотя ни одна живая душа не смогла бы войти в Лост Акр тем путем, не подвергаясь при этом смертельной опасности.