Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не понимаю, – сказала Эмилия. – Мне их никто не говорил. Я и не думала, что они что-то значат. Просто сказала, что чувствовала.
Мое сердце все еще бешено колотилось, но спокойствие уже начало возвращаться ко мне. Я утерла пот со лба рукавом. До меня дошло, что Эмилия понятия не имеет, о чем я говорю. Продолжая расспрашивать ее об этом, я лишь привела бы ее в замешательство, а она только сейчас решила открыться мне.
– Прости, – сказала я, помотав головой и виновато улыбнувшись. – Просто мгновенное помутнение рассудка. Пожалуйста. – Я жестом попросила ее продолжить. Она смотрела на меня настороженно.
– Я была служанкой, – сказала она. – Мой хозяин был добрым человеком, но он внезапно умер, будучи в долгах, и меня вышвырнули на улицу. Мне было больше некуда идти, а здесь ко мне поначалу относились хорошо. Обенпатре Фишер – хороший, благочестивый человек. Он не знает, что творится в глубинах монастыря.
Я нахмурилась.
– О чем ты? – спросила я. Мне пришлось сдержать себя, чтобы не спросить о брате Уолтере.
Эмилия огляделась. Тишина окутала нас, как одеяло. Никто не шевелился.
– Здесь обитают плохие люди, – прошептала она. – Я не знаю, чем именно они занимаются. Но их больше одного. Они пользуются старыми подземельями. Роятся там, как пчелы в улье.
– Кто они такие? – спросила я столь же тихо.
– Они не посещают службы, как все остальные. У них словно есть какое-то особое разрешение. Я знаю лишь одного. Порой я его вижу. Они, как и мы, носят пурпурные рясы; так их сложнее распознать. Да и зрение у меня не самое хорошее.
– Что за подземелья? – спросила я. – Здание, как я вижу, старое. Почти что замок.
– Именно, – сказала Эмилия. – Здесь не всегда был монастырь. Оно очень старое, туннели уходят глубоко в скалу.
– Откуда ты это знаешь? Ведь туда наверняка запрещено спускаться.
Эмилия ненадолго замолчала.
– Один из них пытался надо мной надругаться, – тихо сказала она. У меня внутри все сжалось. В мире существовало множество гнусных подонков, желавших воспользоваться отчаявшимися юными девушками. В Мулдау мне и самой нередко доводилось сталкиваться с нежелательным вниманием. Но у меня был крутой нрав – по крайней мере, тогда. По Эмилии же было непохоже, чтобы она обладала уличной смекалкой. То, что кто-то пытался надругаться над ней, да еще и в месте, которое должно было стать для нее тихой гаванью, наверняка безвозвратно уничтожило ее веру в силы добра.
– Как это произошло? – спросила я. – Подробности можешь не рассказывать. В моей работе с таким приходится сталкиваться довольно часто.
– У него не получилось, – резко сказала она, внезапно разозлившись. Впрочем, ее пыл вскоре потух, как уголек в ведре воды. – Я пнула его… туда.
Я улыбнулась, услышав это.
– Умница, – сказала я.
– Это произошло в складских помещениях. Ты ведь знаешь, что монастырь запасает еду для Долины на случай, если когда-нибудь наступит голод.
Я кивнула. Такая практика казалась мне устаревшей, ведь зачем нужно было складировать продукты, если через город проходил столь колоссальный объем торговли, а сованское владычество принесло провинциям заветную стабильность.
– Я убежала от него. Я была так напугана, что неслась куда глаза глядят. Наверное, я разок-другой свернула не туда, потому что оказалась в каком-то туннеле или коридоре. То место было мне незнакомо, и я не успела опомниться, как оказалась в старых подземельях. Я даже не знаю, известно ли о них обенпатре Фишеру. Там очень влажно и противно.
Я ничего не сказала. Вонвальт научил меня, что порой лучше позволить человеку говорить и изредка что-то уточнять у него, а не засыпать вопросами, как бы ни хотелось это сделать.
– Так вот, там, в камерах, были заперты люди. По крайней мере, в одной из них. Я видела, как из-под двери сочился свет. Я была напугана и не знала, что мне делать. Затем из-за другой двери послышались голоса. Я не удержалась, подошла и заглянула в щель.
– Что ты увидела?
– Там были мужчины в монашеских одеяниях, но я не видела их прежде. Они пересчитывали деньги, огромные кучи монет. Они делали записи в больших книгах и взвешивали монеты на весах. Затем они клали их в мешки из-под зерна. Один сказал, что некий Таннер медлит. Я только потом сообразила, что они говорили о том подонке, который напал на меня. Больше я не осмелилась задерживаться; я побежала обратно, туда, откуда пришла. Того Таннера я не повстречала. Мне повезло. Я вернулась в складские помещения, а оттуда поднялась в монастырь.
– Когда все это произошло?
– Меньше двух недель назад.
– Ты кому-нибудь об этом рассказывала?
– Нет. Никому. Я боялась.
– Почему же ты говоришь об этом мне?
– Потому что ты служишь Правосудию.
– Больше нет, – сказала я.
– Я тебе не верю, – сказала она. – Знаешь, остальные ведь о тебе толкуют. Они говорят, что слуга твоего Правосудия все еще в городе. Они говорят, что расследование гибели леди Бауэр еще продолжается. Ходят слухи, что вы проводили некромантский ритуал. Это правда, что Правосудия умеют говорить с мертвыми?
Я пропустила последний вопрос мимо ушей.
– Почему ты думаешь, что я все еще служу ему? – Я указала на шрам на моей голове. – Я оставила службу. Я слишком многого натерпелась…
– Я тебе не верю, – сказала она. – Мне кажется, ты врешь. Других ты убедила, возможно, даже обенпатре Фишер тебе поверил, но не я. Ты явно не веришь в богов, а просто притворяешься. Ты рассеянна, словно ищешь что-то. И мне кажется, что ты ищешь именно то, о чем я тебе только что рассказала.
– Нет, – сказала я. – Ты ошибаешься.
– Ты должна их остановить, – сказала Эмилия, внезапно схватив меня за рукав. – Я не смогу обрести покой, пока они здесь. Я хочу спокойной жизни. Я просто хочу… прожить мои дни здесь, в удобстве. Другого выбора у меня нет. Ни один дом не возьмет меня в служанки. Но здесь я схожу с ума. Я шарахаюсь от каждой тени. Я боюсь оставаться одна. – Она снова начала плакать.
Какое-то время я изучающе смотрела на нее. То, что Эмилия пришла ко мне сейчас, наверняка не было случайностью. Она сказала, что Фишер вряд ли знал о подземельях, и это показалось мне очень странным. Я также помнила, что именно Фишер велел ей присматривать за мной во время первого месяца в монастыре. Не обманывала ли она меня? Если так, то она была очень хорошей притворщицей, да и ее доводы звучали здраво. Если Эмилия действительно думала, что я могу ей помочь, то не было ничего удивительного в