В комнате воцарилась гробовая тишина.

– Это решение учредителя, – пояснил Владимир Семенович. – Главный редактор отныне – Григорьев. А я… Я, так сказать, даже не нашелся что на это ответить.

И он вышел.

В кабинете никто не проронил ни слова. Все уставились на Вадима, а тот словно окаменел.

Первым очнулся ответственный секретарь.

– Значит, – сказал он, снимая очки и разминая пальцами переносицу, – я так понимаю, что материал про энкавэдэшника мы все-таки ставим в номер…

Вадим догнал теперь уже бывшего главного редактора на выходе.

– Послушайте, – сказал он, тяжело дыша. – Это же нелепость какая-то. Чепуха.

– Это не чепуха, – устало возразил Владимир Семенович. – С сегодняшнего дня не только раздел, вся газета – твоя. Трудись!

– Что там за учредитель такой? – выкрикнул Вадим. – Самодур и авантюрист! Эта должность не для меня. Я хочу с ним поговорить.

– С ней, – поправил Владимир Семенович. – Наш… теперь уже ваш шеф – женщина.

– Значит, с ней, – не унимался Вадим. – Где ее приемная? Как ее зовут?

– Так же, как и прежде… Сотрудникам не мешало бы знать имя человека, на которого они работают.

– Не было нужды, – презрительно фыркнул Вадим. – Но теперь появилась. Так как ее имя?

– Милица Федоровна…

В такие совпадения не поверил бы даже очень наивный человек.

Вадим был раздавлен. Какой-то неведомый кингстон выбило в сердце, и оно стремительно тонуло в горечи, возмущении, обиде и жалости к самому себе.

«Старуха! Проклятая старуха!»

Выходит, надежда, карьера, успехи – все подстроено! Все это не его, Вадима, заслуга, а желание, прихоть, каприз высохшей, почти бестелесной мумии! Сумасшедшей, богатой эмигрантки!

«Сначала – бриллиантовый зажим для галстука… Потом – «Пассат». Подарок нелепый и даже пошлый в своей расточительной и показушной щедрости. А потом… – Вадим зажмурился, чтобы не расплакаться. – Парень с рюкзачком, объявление на глянцевой бумажке, требования к кандидатам… – все это лишь спектакль! Простенький и недорогой в режиссуре. Но я на него купился! Я поверил, что могу осуществить свою мечту, что могу сам написать свое будущее! А оно, получается, пишется все-таки старухами!..»

Трудно было сделать открытие тяжелее, чем это.

Через полчаса Вадим уже ехал на Беговую, в офис учредителя. Вернее – учредительницы.

«Объяснение – необходимо! Нужно раз и навсегда поставить точку в этой странной истории про полоумную старуху из 215-го номера, ее нелепые признания и неуместное покровительство».

– Я хочу поговорить с Милицей Федоровной, – уверенно заявил он в приемной секретарше.

Девушка с синими глазами и безупречной фигурой провела пальчиком по страничке блокнота:

– Вам назначено?

– Да, – соврал Вадим и, бросив взгляд на циферблат, добавил: – Ровно в двенадцать.

– Подождите, я свяжусь… – Девушка торопливо набрала номер и, зажав рукой трубку, спросила: – Как вас представить?

– Скажите, что это ее любимец. Баловень судьбы, – раздраженно произнес Вадим.

Девушка на секунду растерялась.

– А фамилия есть у баловня судьбы? – спросила она, но тут же переключилась на трубку: – Милица Федоровна, здесь пришел странный господин без имени. Уверяет, что ему назначено и что он ваш любовник.

– Любимец, балда! – вырвалось у Вадима.

У него еще не было опыта общения с секретаршами.

– Вы Григорьев? – невозмутимо уточнила девушка, оторвавшись от трубки.

Вадим мрачно кивнул.

– Проходите. Милица Федоровна ждет вас.

С бьющимся от негодования сердцем он распахнул дверь и застыл в немом изумлении. Все заранее подготовленные, выверенные, точные и хлесткие слова свернулись в кашу и застряли в горле.

– Наконец-то… – улыбнулась Милица Федоровна. – Здравствуй, Вадим.

Он вытаращил глаза и раскрыл рот.

Жарким июльским днем 1968 года в одном из родильных домов Тирасполя пятидесятилетний рабочий электролампового завода Федор Бесараб, ссутулившись, сидел на липкой банкетке и теребил огромными жилистыми ручищами грязный носовой платок. Приднестровское солнце давно уже высушило его лицо, и оно стало похожим на уставшую, но добрую молдавскую землю, на которой он вырос и на которой трудился с 12 лет.

Он сидел тихо, сдвинув колени и положив рядом с собой на банкетке войлочную шляпу и два бутерброда, завернутых в газету «Кишиневская правда».

– Бесараб! – крикнула румяная женщина в окошке регистратуры.

Мужчина неспешно поднялся со скамьи и, подхватив мятую шляпу, направился к фанерной, застекленной перегородке.

– У вас дочь! – радостно сообщила женщина. – Два кило. Сорок два сантиметра.

Мужчина постоял у окошка, словно что-то соображая, потом кивнул и все также неспешно двинулся к выходу.

– Посещения – с часу дня! – крикнула ему вдогонку женщина и, пожав плечами, сделала отметку в журнале: «Бесараб, девочка, 15.40. Сообщено».

Лика была шестым ребенком в семье.

– Какая страшненькая… – сочувственно вздыхали соседи. – Братья и сестры – как на подбор, а последыш не получился.

«Моя красавица…» – ласково говорила мать, гладя Лику по головке с жесткими, как стальная стружка, мелкими кудряшками.

Софья Бесараб долгое время была сельской учительницей, но с появлением третьего ребенка ушла с работы и полностью посвятила себя домашнему хозяйству. Ее муж Федор был старше ее на пятнадцать лет. Он батрачил на румынских домнулов до самой войны, а с приходом Красной Армии был призван на фронт. В 44-м после тяжелой контузии его демобилизовали, и он вернулся в родное село. Когда отгрохотала первая тяжелая послевоенная пятилетка, Федор Бесараб женился на восемнадцатилетней девушке с соседнего хутора, а еще через десять лет перебрался вместе с семьей в Тирасполь, где и устроился разнорабочим на электроламповый завод.

Лика росла шумным и непоседливым ребенком. Она походила на мальчишку. Высокая, угловатая, с барашком коротких черных волос, неправильным прикусом, из-за которого подбородок выдавался чуть вперед, она верховодила ребятами во дворе, вызывая уважение и даже страх у мальчиков и осторожное презрение у девочек.

Она слыла сорванцом, но между тем блестяще училась. Даже самые сложные дисциплины ей давались с потрясающей легкостью. После окончания начальной школы ее перевели сразу в пятый класс, а еще через год – в седьмой. О девочке-вундеркинде писали местные газеты и даже один раз сделали репортаж на молдавском телевидении.

– Была бы малость покрасивее, – цокали языком взрослые дяди из Кишинева, – могла бы и Москву покорить…