Странное дело: думая о разном, все трое ощущали одно –облегчение. Мосты были сожжены.

– Будет когда-нибудь весна или нет? – пробормотала Венди.

Джек покрепче обнял ее.

– Не успеешь оглянуться. Как думаешь, может, пойдем в дом,поужинаем? Тут холодно.

Она улыбнулась. Джек весь день казался таким далеким и…странным, что ли. Сейчас, судя по голосу, он более или менее пришел в себя.

– По-моему, отличная мысль. Что ты на это скажешь, Дэнни?

– Ага.

Поэтому все вместе они зашли в дом, а ветер остался творитьнизкий пронзительный вой, который не умолкнет всю ночь – звук этот еще станетпривычным для них. Хлопья снега плясали и крутились над крыльцом. «Оверлук»подставил метели фасад, как делал почти три четверти века, на слепые окна уженамело снега. Он был совершенно равнодушен к тому, что оказался отрезанным отвсего мира. А может быть, он был доволен такой перспективой. Семья Торрансоввнутри раковины «Оверлука» занялась обычной вечерней рутиной – ни дать, нивзять микробы, пойманные в кишечник чудовища.

Через полторы недели белый искрящийся снег лежал натерритории «Оверлука» ровным слоем высотой два фута. Древесный зверинецзавалило по самые маковки – застывший на задних лапах кролик будто поднималсяиз белого водоема. Некоторые сугробы были едва ли не больше пяти футовглубиной. Ветер постоянно изменял их, вылепливал сложные формы, напоминающиедюны. Джек дважды неуклюже ходил на снегоступах к сараю за лопатой, чтобы расчиститькрыльцо; на третий раз он пожал плечами, просто прокопал в выросшем переддверью сугробе проход и дал Дэнни поразвлечься катанием со склонов справа ислева от дорожки. С запада «Оверлук» подпирали воистину титанические сугробы;некоторые возвышались на двадцать футов, а дальше лежала земля, обнажившаяся отнепрекращающегося ветра до самой травы. Окна второго этажа загородил снег и видиз окна столовой, так восхитивший Джека в день закрытия, теперь волновал небольше, чем вид пустого киноэкрана. Телефон последние восемь дней не работал, иединственной связью с внешним миром оставался приемник в конторке Уллмана.

Теперь ни один день не обходился без снегопада. Иногда падалтолько легкий снежок, который быстро прекращался, припудрив сверкающую снежнуюкорку. Иногда дело принимало серьезный оборот: тихий свист ветра взлетал допронзительного женского вопля, заставляя старый дом даже в глубокой снежнойколыбели покачиваться и стонать, рождая тревогу у обитателей. Ночью не бывалотеплее десяти градусов и, хотя в первой половине дня ртуть градусника у черногохода в кухню иногда добиралась до двадцати пяти, из-за постоянного, как ножомрежущего, ветра появляться на улице без лыжной маски было крайне неприятно. Нов солнечные дни все они выбирались из дома, обычно натянув по два комплектаодежки и митенки поверх перчаток. Правда, крайне неохотно. Отель дваждыохватывал кольцом след глайдера Дэнни. Тут перестановкам не было конца: Дэнникатался – родители тащили; папа, смеясь, катался, а Венди с Дэнни тем временемпытались тащить (они запросто катали Джека по ледяной корке, но на рыхлом снегуэто становилось невозможно); Дэнни катался с мамой; Венди каталась одна, а еемужички, пыхтя белыми облачками пара, тянули, как битюги, притворяясь, будтоона тяжелей, чем на самом деле. Во время таких вылазок, катаясь вокруг дома,они много смеялись, но из-за громкого, безликого, по-настоящему голодного вояветра смех казался тоненьким и принужденным.

На снегу им попались следы карибу, а однажды они видели и ихсамих: пять карибу группкой неподвижно застыли за сетчатой оградой. Чтобыразглядеть их получше, все по очереди воспользовались цейссовким биноклемДжека. При взгляде на животных Венди испытала странное, нереальное чувство:олени стояли по брюхо в снегу, завалившем шоссе, и ей пришло в голову, что довесенних оттепелей дорога принадлежит не столько их троице, сколько карибу.Сейчас дела рук человеческих сошли на нет. Венди считала, что олени этопонимают. Опустив бинокль, она сказала что-то вроде «не пообедать ли нам», а накухне всплакнула, пытаясь избавиться от ужасного ощущения что отбывает срок,которое иногда сжимало ей сердце огромной ладонью. Она подумала про ос, которыхДжек под огнеупорной миской вынес на черный ход, чтоб те померзли.

В сарае с крюков свисало множество снегоступов, так что Джеккаждому подобрал пару. Правда, та, что досталась Дэнни, оказалась изрядновелика. У Джека получалось хорошо. Хотя он не ходил на снегоступах с тех пор,как мальчишкой жил в нью-хемпширском Берлине, он быстро вспомнил, как этоделается. Венди снегоступы понравились не слишком – хотя бы пятнадцать минутпрошлепав на подвязанных к ногам шнурками пластинах, которые были ей велики,она мучилась сильнейшими болями в икрах и голенях, но Дэнни увлекся и изо всехсил старался научиться. Он все еще частенько падал, но отец был доволен егоуспехами. По словам Джека, к февралю Дэнни должен был закладывать виражи вокругобоих родителей.

День был облачным, к полудню с неба посыпался снег. По радиопообещали еще восемь-двенадцать дюймов, распевая осанну Осадкам, великомубожеству местных лыжников. Сидя в спальне за вязанием шарфа, Венди про себяподумала, что точно знает, как лыжникам поступить со всем этим снегом. Куда егосебе засунуть.

Джек был в подвале. Он спустился проверить топку и котел (стех пор, как снег запер их в отеле, такие проверки превратились у него вритуал) и, убедившись, что все в порядке, прошел под аркой, подкрутил лампочкуи устроился на найденном им старом, затянутом паутиной, складном стуле. Онпролистывал старые записи и документы, постоянно обтирая губы носовым платком.Осенний загар в заточении поблек, а непокорно вздымающиеся надо лбом светлыерыжеватые волосы придавали сгорбившемуся над пожелтевшими, похрустывающимилистками Джеку слегка безумный вид. Среди накладных, счетов, квитанций онобнаружил засунутые к ним странные предметы. Они тревожили. Окровавленныйобрывок простыни. Плюшевый мишка без лап, которого, похоже, изрезали в куски.Скомканный листок лиловой почтовой бумаги, принадлежавшей какой-то леди; сквозьмускусный запах прошедших лет до сих пор пробивался призрачный аромат духов.Записка была написана выцветшими синими чернилами и обрывалась, неоконченная:«Томми, миленький, задуматься так серьезно, как я надеялась, мне тут не удается– в смысле, задуматься про нас с тобой, про кого же еще? Ха-ха. Что-то всевремя мешает. Мне снятся странные сны, про какие-то непонятные, пугающие звуки,можешь себе представить, и…» И все. Записка была датирована 27 июня 1934 года.Джек обнаружил куклу би-ба-бо, кажется, не то ведьму, не то колдуна… существо сдлинными зубами в остроконечном колпачке. Куклу невероятным образом втиснулимежду пачкой квитанций за газ и пачкой квитанций за воду виши. А еще – меню, наобратной стороне которого черным карандашом было нацарапано что-то вродестишка: «Мидок, здесь ли ты, радость моя? Снова во сне бродила я. Растеньяшевелятся под ковром». Ни даты, ни названия стихотворения (если это былостихотворение) на меню не оказалось. Однако в строчках присутствовало некое,хоть и неуловимое, очарование. У Джека создалось впечатление, что эти предметыпоходят на кусочки головоломки, которые образуют единое целое, если толькоправильно подобрать соединяющие их промежуточные звенья. Поэтому он все искал иискал, вздрагивая каждый раз, как позади него с ревом оживала топка, и обтираягубы.