Дэнни опять стоял под дверью номера 217.

В кармане лежал ключ-универсал. Мальчик пристально смотрелна дверь с некой алчностью, притупившей все прочие чувства, плечи и грудь подфланелевой рубашкой как бы подергивались и дрожали. Дэнни тихо, немузыкальногудел себе под нос.

Ему не хотелось возвращаться сюда, особенно после пожарногошланга. То, что он пришел, пугало его. Пугало и то, что он снова взял ключ,нарушив запрет отца.

Придти сюда хотелось. Любопытство (кот от любопытства сдох,мучаясь, загнулся, но, узнавши, в чем подвох, к жизни он вернулся) рыболовнымкрючком впилось в мозг, ни на миг не отпуская, наподобие дразнящего русалочьегопения, которое не унять. А разве мистер Холлоранн не сказал: «Не думаю, чтоздесь что-нибудь может причинить тебе вред?»

(Ты обещал.) (Слово дают для того, чтоб нарушать.) Тут Дэнниподскочил. Мысль, казалось, пришла извне, она жужжала, как насекомое,потихоньку сбивая с толку.

(Обещания дают, чтобы нарушать, милый мой тремс, чтобынарушать, разрушать, разбивать вдребезги, на мелкие кусочки, дробить. В ПЕРВУЮОЧЕРЕДЬ!) Нервное похмыкивание превратилось в негромкое, монотонное пение: «Лу,беги ко мне скорей, ну, скорей, мой ми-илый».

Разве мистер Холлоранн ошибался? В конце концов, разве не поэтой причине Дэнни хранил молчание и позволил снегу запереть их здесь?

«Просто зажмурься – и все исчезнет!»

То, что Дэнни увидел в Президентском люксе, исчезло. А змеяоказалась просто пожарным шлангом, который свалился на ковер. Да, безобиднойбыла даже кровь в Президентском люксе – такая старая, пролитая задолго до того,как Дэнни родился или хотя бы наметился, что о ней раз и навсегда позабыли. Онанапоминала фильм, который мог смотреть только Дэнни. В отеле нет ничего – всамом деле, ничего – способного причинить ему вред и, если, чтобы доказать себеэто, надо зайти в этот номер, разве он не сделает этого?

Лу, беги ко мне скорей…

(кот от любопытства сдох, мучаясь, загнулся, милый мойтремс, тремс, милый мой, но, узнавши в чем подвох, к жизни он вернулся. Отхвоста и до усов был котяра жив – здоров. Он узнал, что это) (все равно, какстрашные картинки, они не могут причинить вред, но, о Господи) (бабушка,бабушка, какие у тебя большие зубки, уж не волк ли это в костюме СИНЕЙ БОРОДЫ,а может, СИНЯЯ БОРОДА в костюме волка, а я так) (рад, что ты спросил, ведь котот любопытства сдох, мучаясь, загнулся, и только НАДЕЖДА на то, что удастсяузнать, в чем подвох, вернула его) в коридор, синий ковер с извивающимисяджунглями глушил шаги. Возле огнетушителя Дэнни остановился, сунул латунныйнаконечник назад в раму, а потом с колотящимся сердцем принялся тыкать в негопальцем, шепча: «Ну, давай, укуси. Ну, укуси, укуси, хрен дешевый. Не можешь,да? А? Ты просто пожарный шланг, дешевка. Только и можешь, что лежать тут. Ну,давай, давай!» Он почувствовал, как теряет рассудок от подобной бравады. Ноничего не произошло. В общем-то, это был всего лишь шланг – полотно да латунь;можно раздирать его на кусочки, а он и не пикнет, не начнет извиваться идергаться, пуская на синий ковер зеленую слизь – это же просто огнетушитель, неужасный Джек-Потрошитель и уж, конечно, не змей-душитель… и Дэнни заспешилдальше, потому что был («Опаздываю, ах, как я опаздываю», – сказал белыйкролик) белым кроликом. Да. Теперь во дворе рядом с детской площадкой сиделбелый кролик – некогда он был зеленым, но сейчас побелел, словно ветреными,снежными ночами что-то раз за разом до смерти пугало его и он состарился…

Дэнни вытащил из кармана ключ и вставил его в замок.

«Лу, Лу…»

(белый кролик спешил на крокет, на крокет к Черной Королеве,фламинго

– молотки, ежи – мячики) Он дотронулся до ключа, рассеянноощупывая его пальцами. Голова кружилась, во рту пересохло. Он повернул ключ, изамок с глухим щелчком открылся, как по маслу.

(ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ! ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ! ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ!)(хотя эта игра – не крокет, у молотков слишком короткие ручки, эта игра)(БА-БАХ! Прямо в воротца!) (ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЕЕЕЕЕЧ…) Дэнни толкнул дверь, и таоткрылась. Открылась бесшумно, не скрипнув. Он стоял у самого порога комнаты,которая была сразу и спальней, и гостиной. Хотя снег досюда пока не добрался(самые высокие сугробы еще на целый фут не доставали до окон третьего этажа) вкомнате было темно, потому что две недели назад папа закрыл все окна в западномкрыле ставнями.

Он встал в дверном проеме, пошарил по стене справа и нащупалвыключатель. Под потолком зажглись две лампочки в фигурных стеклянных колпаках.Сделав еще один шаг вглубь комнаты, Дэнни огляделся. Мягкий ворсистый коверприятного розового цвета. Успокаивающего. Двуспальная кровать под белымпокрывалом. Конторка (Извольте отвечать: чем ворон похож на конторку?) возлебольшого, закрытого ставнями окна. Во время сезона какому-нибудь ЗаядломуБумагомараке.

(здорово до ужаса, жаль, вас нет) открывался прекрасный видна горы, можно было написать про него домой, родне.

Мальчик сделал еще шаг от двери. Там ничего не было – вообщеничего. Просто пустая комната, холодная потому, что сегодня папа топил ввосточном крыле. Письменный стол. Шкаф, раскрытая дверца которого являла рядказенных вешалок того типа, что не украдешь. На столике – Библия Гидеоновскогоиздания. Слева от Дэнни находилась дверь в ванную, закрытая большим, в полныйрост, зеркалом. В зеркале отражался он сам с побелевшим лицом. Дверь былаприоткрыта и…

Дэнни увидел, как его двойник медленно кивает.

Да. Что бы это ни было, оно было там. Внутри. В ванной.Двойник Дэнни двинулся вперед, словно собираясь покинуть зеркало. Он поднялруки и прижал их к ладоням Дэнни. Потом, когда дверь ванной распахнуласьнастежь, он откачнулся вниз и вбок. Дэнни заглянул внутрь.

Продолговатая, несовременная, похожая на пульмановский вагонкомната. Пол выложен крошечными кафельными шестиугольниками. В дальнем конце –унитаз с поднятой крышкой. Справа – раковина, а над ней еще одно зеркало, изтех, за которыми обычно скрывается аптечка. Слева – громадная ванна на львиныхлапах, занавеска душа задернута. Дэнни переступил порог и, как во сне, пошел кванне – им словно бы двигало что-то извне, как в одном из тех снов, которыеприносил Тони, а значит, отдернув занавеску, он может увидеть что-нибудьприятное: что-нибудь, потерянное папой или забытое мамой, такое, что обрадуетих обоих…

И мальчик отдернул занавеску.

Женщина в ванне была мертва уже не первый день. Она всяпокрылась пятнами, полиловела, раздутый газами живот выпирал из холодной,окаймленной льдинками, воды, как остров плоти. Блестящие, большие, похожие намраморные шарики глаза, вперились в Дэнни. Лиловые губы растянула ухмылка,больше напоминающая гримасу. Груди покачивались на воде. Волосы на лобке плыли.Руки неподвижно вцепились в насечки на краях фарфоровой ванны, как крабьиклешни.