– Она мне не поверит, – возразил Монк.

– Поверит, потому что, если я не расскажу тебе, как ее найти, будешь бродить по трущобам весь остаток жизни!

– Это правда, так и есть, – согласился Макферсон.

– Так скажи, – отозвался сыщик.

Снайт покачал головой.

– Неужели ты ничего не боишься, Монк? Неужели тебе в голову не приходит, что мы могли бы перерезать тебе горло и бросить в выгребную яму, хотя бы за старое?

Уильям ухмыльнулся в ответ.

– Несколько раз приходило, и если вы так и сделаете, я не сумею вас остановить. Я слишком углубился в Сент-Джайлз, чтобы звать на помощь в надежде, что кто-то придет. Но ты деловой человек… по крайней мере, Макферсон такой. Вы хотите того же, чего и я. Вам придется подождать, пока я все узнаю, прежде чем что-то со мною сделать.

– Временами ты мне нравишься, – сказал Снайт, удивляясь самому себе. – Одно я про тебя могу сказать: ты никогда не лицемерил. Бедняге Ранкорну из-за этого сильно доставалось.

– Благодарю, – с сарказмом ответил Монк. – Итак, Крошка Минни?

* * *

Следующий час он провел в нелегких поисках и трижды сбивался с пути, пока наконец через подворотню в переулке не проник на кирпичный завод и не поднялся по задней лестнице в анфиладу комнат; последняя из них представляла собой помещение, в котором было жарко и нечем дышать, зато там на куче подушек сидела Крошка Минни, сморщенная старуха с беззубой улыбкой, и скрюченными пальцами без устали стучала костяными спицами – она вязала что-то вроде носка, даже не глядя на свое рукоделие.

– Значит, все-таки пришел, – с сухим смешком заметила она. – Я думала, ты заблудился. Хочешь узнать про изнасилования, так?

Монк предполагал, что ее предупредят до его прихода.

– Да.

– Было два раза. Скверно, так скверно, что про это никто и говорить не хочет.

– Я не понимаю. Если все так скверно, то тем больше причин сделать что-нибудь, предупредить народ, держаться вместе… хоть что-нибудь…

Она покачала головой, не переставая работать спицами.

– Тебя побили, ты пошел и рассказал людям. В этом нет ничего личного. А когда тебя насилуют, это другое дело.

– Откуда ты знаешь?

– Я все знаю. – Голос ее звучал удовлетворенно. Потом он вдруг отвердел, а глаза стали жестокими. – Поймай этих ублюдков! Отдай их нам, и мы их четвертуем, как в старину. Мне дедушка рассказывал. Вздерните их, или, клянусь вратами ада, мы сами это сделаем!

– Могу я поговорить с женщинами, которых изнасиловали?

– Что ты можешь? – недоверчиво переспросила Минни.

– С женщинами я могу поговорить? – повторил Монк.

Она выругалась себе под нос.

– Мне нужно расспросить их о мужчинах. Я должен быть уверен, что это те самые. Они могли что-то запомнить – лица, голоса, даже имена, ткань на ощупь, что угодно…

– Это те самые мужчины, – с абсолютной уверенностью заявила старуха. – Их трое. Один – высокий, другой – плотный, а третий – тощий такой.

Монк постарался, чтобы в его голосе не зазвучали победные нотки.

– Какого они возраста?

– Возраста? Я не знаю. А ты разве не знаешь?

– Думаю, что знаю. Когда произошли эти нападения?

– Чего?

– До или после убийства на Уотер-лейн?

Она смотрела на Монка, слегка наклонив голову набок, как старый вылинявший воробей.

– До, конечно. С тех пор ничего не было. И теперь не будет, наверное?

– Нет, думаю, не будет.

– Значит, это его убили? – удовлетворенно спросила она.

– Одного из них. – Монк не стал исправлять ее ошибку. – Мне нужны двое других.

Минни улыбнулась беззубым ртом.

– Тебе и еще кое-кому.

– Когда это произошло, только точно? Я должен знать. Мне нужно переговорить с людьми, которые могли видеть, как они приезжали или уезжали; с людьми с улиц – торговцами, нищими, особенно с извозчиками, привозившими их или, может, развозившими по домам…

– Зачем? – Она искренне удивилась, это читалось у нее на лице. – Ты же знаешь, кто они, разве нет?

– Думаю, что знаю, но мне нужно доказать это…

– Зачем? – снова спросила старуха. – Если думаешь, что закон этим займется, ты дурак! А ты не дурак, даже твой злейший враг это скажет. Может, в чем другом…

– Ты хочешь, чтобы их поймали? – спросил Монк. – Думаешь, после того, что случилось с одним из них, они вернутся в Сент-Джайлз, чтобы их зарезали или бросили в какую-нибудь навозную кучу? Следующий раз это может произойти в Лаймхаусе, или на Дэвилс-Эйкр, или на Блюгейт-Филдз. Если мы хотим правосудия, то оно должно состояться на их территории и не такими способами, как у вас. А это предполагает свидетельства, доказательства – не для суда, которому, как ты говоришь, все равно, а для общества, которому не все равно.

– Ты это о проститутках, которых насилуют и колотят? – вопросила старуха высоким скрипучим голосом. – Ты растерял все мозги, Монк! Это наконец с тобой случилось.

– Леди из общества знают, что их мужья ездят к проституткам, – принялся терпеливо объяснять Уильям. – Но им не нравится, когда другие узнают про это. И им определенно не захочется выдавать своих дочек за молодых людей, часто посещающих такие места, как Сент-Джайлз, и снимающих гулящих женщин, которые могут быть больны, и обращающихся с ними крайне жестоко. То, что общество знает, и то, что оно одобряет, – это очень разные вещи. Бывают случаи, на которые смотрят сквозь пальцы, но если они становятся общеизвестны, их нельзя ни простить, ни забыть. – Он посмотрел в ее морщинистое лицо. – Ты сохранишь верность своим. Это ты понимаешь. Ты не предашь свой клан ради кого-то еще. И они тоже. Эти молодые люди подвели своих, им не будет прощения.

– Ты их поймаешь, Монк, – медленно сказала старуха, и в первый раз спицы замерли в ее пальцах. – Ты умный малый. Ты поймаешь их для нас. Мы тебя не забудем.

– Где именно в Сент-Джайлзе произошли эти два случая?

– Первый раз на Фишерс-уок, второй – на Эллисит-ярд.

– Время?

– Оба сразу после полуночи.

– Даты?

– За три ночи до убийства на Уотер-лейн и в ночь перед сочельником.

– Спасибо, Минни. Ты мне очень помогла. Уверена, что не назовешь имена? Тогда я смог бы поговорить с самими жертвами.

– Не назову.

На следующий день Монк отправился к Ивэну и после недолгих уговоров заполучил копии с портретов Риса Даффа и его отца.

Уильям с любопытством разглядывал рисунки. Он видел их впервые и прежде представлял себе этих людей другими. У Лейтона Даффа оказались выразительные черты, крупный широкий нос, ясные глаза, серые или голубые в зависимости от игры света, и все признаки умного человека. Рис выглядел совершенно иначе, и его лицо вызвало у Монка чувство беспокойства. Лицо мечтателя. Темные глаза, брови вразлет, правильный, слегка удлиненный нос и чувственный, даже беззащитный очерк рта.