его в Кантон, но тот отказался, сказав, что хочет повидать сводную сестру, обитавшую в Малакке.

– Это была их последняя встреча?

– Да, биби-джи. С тех пор и я не видел Фредди, прошло уже больше полутора лет.

– Срок долгий. И вы надеетесь разыскать его в Сингапуре?

– Да. Если он там, я непременно его отыщу.

Взамен каюты Захарий получил каморку под палубой, некогда занимаемую мастером-парусником; безоконный чуланчик втиснулся между кубриком ласкаров на полубаке и трюмом, отведенным обозникам. Закуток был так тесен, что пространства в нем хватало лишь для одного гамака. Сперва показалось, что взрослый, мальчик и пять ящиков с опием здесь никак не поместятся. Однако выход нашелся: гамак, подвешенный почти вровень с потолком, позволил поставить под ним ящики и сундук Захария, превратившиеся в спальное место для Раджу.

Мальчик не роптал и даже был рад подобному ложу: примостившись на ящиках, он прижимался ухом к переборке, отделявшей каморку от трюма.

Тонкая перегородка была сооружена из плохо пригнанных досок, которые в качку довольно широко расходились, позволяя наблюдать за происходящим у соседей. Приникнув к щели, Раджу разглядывал барабанщиков и флейтистов, многие из которых были его ровесниками.

Наблюдать за жизнью и особенно перебранками этой веселой компании музыкантов было чрезвычайно интересно. Раджу еще не доводилось сталкиваться со столь легким и частым использованием непотребных слов вроде “пидор”, “блядь”, “пиздюк” и прочих. Он даже не предполагал, что одно известное ему коротенькое слово может быть столь многозначным.

В ощутимую качку переборка приподнималась над полом, образуя щель, в которую могли скатиться всякие мелкие предметы. Как-то раз вечером Раджу, одиноко коротавший время в каморке, увидел, что к нему прикатилась блестящая серебристая трубочка. Она притормозила возле сундука, где ей грозила опасность быть раздавленной.

Мальчик поспешил спасти нежданную гостью, а за перегородкой уже возникла суета. Прислушавшись, Раджу понял, что кто-то отчаянно ищет флейту, которую он держал в руках.

Как же известить хозяина, что его драгоценность цела и невредима? В свое время Раджу брал музыкальные уроки и немного был знаком с духовыми инструментами. Приложив флейту к губам, он выдул пару-тройку нот.

Результат не заставил себя ждать. У соседей наступила тишина, затем кто-то шепотом спросил:

– Флейта?

– Да. Сама прикатилась.

Пауза и снова шепот:

– Встретимся в коридоре, ладно?

Раджу вышел в узкий, освещенный единственной мигающей лампой проход, где через минуту появился курносый темноволосый паренек. Ростом он был не выше Раджу, но благодаря форме с бахромчатыми эполетами выглядел старше. Флейтист благодарно принял свой инструмент и подал руку:

– Тера наам кья хай яар? Как тебя зовут?

– Раджу. Аур тера?

– Дики. Сейчас у меня репетиция, – мальчишка кивнул на трюм, – а вот завтра сможем поболтать.

На другой день, увидевшись на палубе, они обменялись парой слов, а позже продолжили разговор, перешептываясь сквозь щели в перегородке.

Раджу поразился, узнав, что музыканты участвуют в боях наравне с сипаями. Наша задача, поведал Дики, крайне важна: барабанщики задают ритм движения, а флейтисты сигналят о маневрах. Иначе бойцы не знали бы, когда из колонны перестроиться в цепь или встать уступом для атаки. Звук флейты настолько высок, что слышен за шумом боя.

Еще удивительнее было известие, что Дики и сам побывал в боях, но относится к этому спокойно:

– Случались схватки с разбойниками, только вот эти засранцы при первом же залпе давали деру. Бороды до пупа, а отваги, мля, ни на грош.

С тех пор беседы через переборку стали часты, и Раджу довольно быстро освоил вокабулярий нового друга, чьи рассказы буквально завораживали, и жизнь военных музыкантов представлялась невероятно яркой. Просто не верилось, что одногодки Раджу достигли столь потрясающих высот, по сравнению с которыми его собственная жизнь казалась постыдным прозябанием, и оттого было странно, что Дики проявляет острый интерес к ее скучным подробностям: Раджу ходил в школу? У него есть мать? А отец? Семья питалась в харчевне или мать готовила сама? Где он выучил английский?

Случалось, Раджу терял осторожность, приоткрываясь больше, чем того хотел. Например, однажды он сыграл мелодию на инструменте приятеля, и тот спросил:

– Где это, мля, ты так намастырился?

– Брал уроки, мля, игры на блокфлейте.

– Нихера себе! – вытаращился Дики. – Какой слуга может себе позволить музыкальные уроки?

Пришлось выкручиваться, на ходу сочиняя историю о службе у капельмейстера.

Потом захворал один флейтист, и Дики предложил своего друга на замену. Тамбурмажор, косматый коротышка с вечно недовольным лицом, за любовь к брани и похабщине прозванный Срамословцем, согласился прослушать кандидата.

Раджу пал духом, узнав об оценке своего исполнения: “Играет будто срёт”. Но Дики посмеялся над его огорчением и объяснил, что он удостоен редкой похвалы:

– Имелась в виду плавность звучания. Ты, мля, прям готовый флейтист!

Зрелище, открывшееся на внешнем рейде Сингапура, впечатлило Кесри не меньше, чем молодых сипаев: величественный трехпалубный парусник среди шести военных кораблей на якорной стоянке.

“Лань” и дюжина других транспортных судов встали чуть в отдалении, их палубы пестрели красными тужурками солдат. Рядом с “Ланью” бросил якорь корабль, перевозивший первую роту бенгальских волонтеров, сипаи горланили, приветствуя друг друга.

Кесри разглядел, что уже прибыли батальоны 49-го и королевского ирландского полков, а также камеронианцы; только 37-й мадрасский полк еще был в пути.

Потом капитан Ми вызвал хавильдара для ежедневого доклада о настроениях в роте. Наспех покончив с этим делом, он ознакомил Кесри с боевыми кораблями, скороговоркой перечисляя их названия и вооружение: вон “Крейсер” с восемнадцатью пушками, а вон там – “Алджерин”, имеющий десять орудий, рядом с ним два фрегата, “Конвей” и “Аллигатор”, у каждого двадцать восемь пушек. А самый большой парусник – это линкор “Уэлсли”, у него семьдесят четыре орудия как минимум.

Кесри, в жизни не видевший таких громадин, решил, что линкор, несомненно, в числе самых мощных судов королевского флота, а то и первый среди них. Однако Ми разъяснил ему: по адмиралтейским меркам, “Уэлсли” – судно среднего размера, оно относится к боевым кораблям третьего класса. То же самое можно сказать и о самой флотилии – для азиатского бассейна она велика, но несравнима со всей британской армадой, подчас насчитывающей больше полусотни военных кораблей.

Кесри устыдился своего неведения, но вместе с тем капитанская лекция его ободрила. Стало быть, англичане считают экспедицию относительной мелочью и абсолютно уверены в достижении поставленных целей. Что ж, тем лучше. Подвиги ему неинтересны, хватит с него ран, полученных за годы службы, сейчас главная забота – самому и его солдатам живыми вернуться домой.

Потом капитан Ми вместе с субалтернами в баркасе отправился на совещание, проводившееся на “Уэлсли”. Вернулся он не скоро и вновь призвал Кесри в свою каюту.

В руководстве экспедиции произошли серьезные изменения, сказал капитан. Адмирал Фредерик Мейтленд, назначенный командующим корпуса, занемог, сию должность занял контр-адмирал Джордж Эллиотт, кузен капитана Чарльза Эллиотта, британского полномочного представителя в Китае.

Контр-адмирал присоединится к экспедиции позже, сейчас он на пути из Кейптауна. Обязанности командующего пока исполняет коммодор сэр Гордон Бремер, начальника штаба – полковник Баррелл. Последний уже принял ряд важных решений касательно стоянки в Сингапуре. Одно из них в том, что английским солдатам и сипаям запрещено покидать корабли.

Кесри расстроился, он лелеял надежду хоть несколько дней провести на суше.

– Но почему, сэр?

– Сингапур – колония молодая, и двадцати лет еще не исполнилось, – сказал капитан. – Разбить на острове большой лагерь, в котором хватит места