Она чуть опустила голову, благодаря, сделала шажок вперед,он оказался за ее спиной. Отработанным движением выхватил из кармана шприц,свободной рукой поймал ее правую руку, повернул, всадил шприц в мякоть ладони.

Старуха обернулась к нему, взглянула изумленно…

Он толкнул ее к стенке, протиснулся мимо. В подъезде никого.Не придется орать испуганно:

– Помогите! Женщине плохо! Наверное, сердце!

Проскочил к ступенькам, но не выдержал-таки – оглянулся.

Старуха уже не смотрела ему вслед: закатив глаза, сползалапо стеночке лифта, прижимая к груди руку.

Он понесся вперед, выскочил из подъезда, немедленно принялсамый скучный и будничный вид, хотя играть оказалось не перед кем – двор былсовершенно пуст. Слепо глазели окна припаркованных на газоне машин – опять жепустых.

Ну просто поразительно повезло! Родимый авось не выдал!

Свернул под арку, обошел дом со стороны улицы, поАлексеевской, заглянул уже под другую арку – снизу, от Звездинки.

Тишина и покой. Да, если и совершать убийства, то не подпокровом ночи, а в десять утра, когда весь мир занят своими делами.

Так, теперь к Александре. К Александре…

Он нахмурился. Вчера, надо было все это сделать еще вчера!Нельзя было позволять ей…

Ладно. Он повернул наверх, на улицу Горького, к автостоянке,размышляя, брать машину или нет, но никак не мог сосредоточиться. Почему-топеред глазами все маячила да маячила эта маленькая старушечья лапка, затянутаяв черную перчаточную кожу. Хорошо, что на ней была перчатка: следа от уколадаже сейчас-то практически не видно, а минут через двадцать он и вовсезатянется… Нет, все-таки зря он оглянулся, зря!

Теперь самое главное – не оглядываться на Александру.

Нахмурился. Ч-черт… откуда это ощущение странногонеудобства, будто в башмак попал камушек? Обычно у него так проявлялосьнеприятное предчувствие грядущей неудачи, и оно никогда не подводило. Вот итеперь он готов поспорить, что с Александрой его снова ждет осечка, что этотвчерашний мерзавец снова появится не вовремя!

И, как поется в классической опере, предчувствия его необманули.

* * *

Александра сидела в кресле и старалась не делать резкихдвижений.

– Вы бы лучше на диванчик пересели, – посоветовал Влад,заглянувший в комнату. – Он гораздо удобнее.

Да уж, наверное! В жизни своей не сиживала Александра втаком ужасном вместилище для тела. Казалось, кресло было колченогим со всехчетырех сторон, и стоило немалых трудов удерживать его в состоянии равновесия;вдобавок снизу что-то подпирало немилосердно, словно не в кресле она сидела, ана коленях у разохотившегося мужичка… ну совсем как давеча в той «Ниве», когдаВлад уж слишком разошелся и при крутом повороте умудрился-таки привлечь Александрук себе на колени. Правда, тут же последовал новый вираж, при котором онаблагополучно сползла обратно на сиденье. В зеркальце блеснули злые прищуренныеглаза, и Александра подумала, уж не заложил ли водитель этот вираж нарочно,вступаясь за честь одураченного «нашего брата, мужа» вообще, а не неведомогоему человека, от которого убегала вот эта конкретная женщина в частности.

Эх, знал бы ты, водила!..

Так или иначе, она была ему благодарна. А вот с Владом чтоделать? Не то чтобы ей были неприятны все эти, извините за выражение, знакивнимания… Даже некоторое головокружение наблюдалось при мысли, что АлександраСинцова, которая никогда не пользовалась преувеличенным мужским вниманием, дажеробкого Костеньку Виноградского, почти официального жениха, не смогласоблазнить, вдруг начала обладать такой жуткой сексуальной привлекательностью,что два молодых, видных, интересных парня просто-таки из штанов ради неевыпрыгивают. Или, подумала она с мрачной, тошнотворной иронией, следует вестиречь о трех парнях – включая «кавказца»? Но тут же вспомнила, что «кавказец» –это Ростислав, и настроение при этой мысли испортилось до такой степени, что унее как бы захолодело все внутри, и это состояние душевной и телеснойоледенелости незамедлительно передалось Владу.

Ничего не скажешь – он был необычайно чутким человеком.Мгновенно перестал распускать руки и тяжело вздыхать, сел на приличномрасстоянии, насколько это позволяла теснота «Нивы» (да, это вам не джип!) итолько сказал:

– Все в порядке, Сашенька.

Ну, наверное…

До Сенной они не доехали – вышли около магазина «Планета» всамом конце улицы Горького и повернули во двор.

– Вы же вроде на Сен… – заикнулась было Александра, однакоВлад не дал договорить – стиснул руку:

– Тш-ш! Это я на всякий случай. Уж слишком ярый поборниксемейного очага нам достался. Как бы не вернулся на Короленко, не донес – ведьтой скаженный Ростислав… ох, извините, это я от своего покойного санитараФеденьки Сычова хохлизмов набрался! – тот проклятущий, говорю я, Ростислав навернякадо сих пор ошивается где-то поблизости.

Мысль показалась Александре бредовой, но высказываться наэту тему и разочаровывать Влада она не стала: похоже, ему страшно нравитсяиграть в конспирацию, в преследование, вообще в весь этот детектив. А может, иправда он по натуре человек такой обстоятельный, любит везде, надо или не надо,соломку подстилать. Что само по себе очень даже неплохо, а уж когда речь идет обезопасности конкретно Александры – и вовсе хорошо!

Они поднялись по косогору на Сенную площадь и, перейдя ее,углубились в хоровод неказистых домишек, сразу за татарской мечетью. Уличныефонари, очевидно, считались тут вредным предрассудком. Шли медленно, тооскальзываясь на наледях, то хлюпая по лужам: погода стояла совершенноневообразимая, чудилось, заморозки и оттепели сменяли друг друга несколько разна протяжении одного вечера. Час стоял еще не поздний, однако улочка быласовершенно пуста. Горели огни в окнах, и Александре вдруг остро захотелосьочутиться в таком вот освещенном, уютном жилище. Однако дом, во двор которогоони наконец-то зашли, был непригляден и темен: светилось только одно окошко вовтором этаже.

– Рано же ложатся спать ваши соседи! – удивилась Александра,и Влад, открывая перед ней жутко заскрипевшую, просто-таки по-звериномувзревевшую дверь, усмехнулся: