старого полкана с белыми глазами, который мне то ли по пьяни поблазился, то ли на самом деле про своих штрафников рассказывал, которые назад в зону приползли, не выдержали окружающей свободы. Я тебе скажу, действительно, трудно ее там выдержать. Такая тоска навалилась, какая, наверное, перед самой смертью бывает, когда податься некуда. Жуть сплошная. Если бы не Караевы следки, в голос бы завыл. А то бы и назад повернул. Ей-богу, хочешь верь, хочешь не верь. Ни разу со мной такого не было. Исключительное недоверие к собственной жизни. На хрена, думаю, корячусь, сопротивляюсь? Все равно в результате столбик с номерком. Или без столбика. Был Петро Омельченко и сплыл. Растворился в окружающем пространстве. Такое вот неприятное настроение накатило, хуже не бывает. До соплей расслабился, живым себя хоронить начал. Похоронил бы запросто, если не Карай. Я хоть и помирать собрался, но краем глаза еще соображаю, по следам продвигаюсь. Маленько погодя на уступ спускаюсь, вроде карниза скалу громадную огибает. За скалой – не знаю, как и объяснить тебе – с одной стороны, вроде красота, глаз не оторвать, с другой – волосы от страха шевелятся. Меня вообще-то трудновато с панталыку сбить, а тут… Не знаю, как тебе описать. Вроде как разлом, уступами куда-то проваливается. Камни по уступам ни на что не похожие. Если бы сам не видал, не поверил бы, что такие выкрутасы природа выделывать может. Что человек сюда никогда не приближался – это без вариантов. С закрытыми глазами видать. Не видать, конечно, просто нутром чувствуешь. Четко чувствуешь, что рвать отсюда надо, пока не поздно. Еще немного, и такое будет… Что будет, без понятия, но будет. Полная уверенность, что будет. Хотя, казалось бы, чего пугаться – сплошные каменюки вокруг. Тут еще свет закатный фокусы строить начал. Каменюки, скалы, вообще все вокруг не поймешь какого цвета. Переливается все, в глазах муть. Следов Караевых не видать, тишина, аж уши закладывает. Мертвая. Ни ветерка. Даже себя не слышу. Как оглох. Проняло тогда меня, не буду врать, до самого. Даже больше. Откуда мне было знать, что в человеке такая бесконечность? Ни конца, ни начала. Как у каменюк вокруг. Понимаешь, нет? Заорал я тогда так, что самому неприятно стало. Карая зову на помощь. Потому что затеряться в этих развалинах хрен знает чего запросто. Прощай, семья, прощай, родные, прощай родимые края, и никто не узнает, где могилка моя. Это я сейчас шуткую, хотя вспоминать страшно. Честно тебе, Алексей, скажу, ни за какие коврижки, самородки и слитки я в том месте больше оказаться не желаю. Надежда у меня потом целый клок седых волос обнаружила. Если бы Карай тогда не отозвался, с глузду бы съехал окончательно и бесповоротно.

То ли он мой вопёж почуял, то ли атмосфера вокруг такая пронзительная – слышу, воет. Далеко, еле слыхать. Но слыхать в точном направлении. Рванул я в том направлении, как на крыльях. Про все свои болячки и ушибы позабывал. И чем дальше я от того места удалялся, тем больше сил прибавлялось. На душе соответственно тоже легчает. Карай нет-нет голос подает, ориентирует. Но навстречу почему-то не спешит. Я думал, он место для ночевки сыскал, как было заказано. Оказалось, он меня на Арсения вывел. Который лежит там почти в безжизненном состоянии. В расщелину его осыпью забило. Покалечило – места живого не сыскать. Без движения лежит, одни глаза живые. Не Карай – рядом бы прошел, не увидал. А вот как его, скажи на милость, на Арсения вывело, снова задачка. Которую мне никогда уже не решить.

Поначалу суетнулся я тогда крепко. Сам подумай – находимся неизвестно где, Арсений переломанный весь, жратвы никакой. В каком направлении продвигаться – непонятно. Сам после всех этих передряг в разобранном состоянии. В общем, хоть караул кричи, если не знать, что бесполезняк полный. Хоть закричись. Выкопал я его, конечно, из его могилки, укрыл, как мог, сижу рядом, от безвыходности балдею. Никакого решения отыскать не получается. Если бы Арсений на короткое время в себя не пришел, неизвестно, чем дело вообще закончилось.

– Они, – говорит, – неподалеку. Держись вверх по ручью, а как увал перевалишь, их уже видать будет.

– Кого их? – спрашиваю. – Если бы мы с тобой целиком в своих силах были, то и тогда до твоего поселения не меньше двух суток с ночевкой. А в нашем нынешнем состоянии остается костер повеселее сообразить и к смерти готовиться. Ничего другого нам не светит. Карая вот только жалко. Он ведь от нашего места упокоения не уйдет, пока живой.

– Я, – говорит, – к старателям за подмогой шел. Немного уже оставалось. Нога подвернулась, осыпь поехала…

Тут я наконец сообразил, про каких старателей речь. Он, конечно, без понятия обо всех последних событиях. Что старателей всех до единого повывезли. Кого здесь схоронили, которые в морге родственников дожидаются. Не будешь же умирающему человеку такие новости сообщать. Только дело теперь совсем другой оборот принимает, если все, как он говорит. Насколько мне известно, для сбережения этого фартового участка охрану оставили. Рация у них в обязательном порядке.

– Раз так, – говорю, – надо поспешать. Перво-наперво Карая за подмогой направить. А я пока помаленьку тебя перетаскивать начну со всеми предосторожностями. Волокушу сейчас какую-нибудь сообразим. Потом на увале сигнал подам из карабина.

Бог, видать, на нашей стороне тогда был. Так все и получилось. Хотя до последнего не надеялся, что обойдется. На другой день даже вертолет полный сыскарей нарисовался. Думали, наверное, что теперь все раскрутят по-быстрому. Только наоборот вышло – еще хужей запуталось. Про свои приключения я им, понятное дело, ничего сообщать не стал. Все равно, думаю, не поверят. Другие соображения тоже были. Надеялся самостоятельно в этом деле разобраться. Только все не складывалось никак силами собраться. Пока ты не заявился. Теперь, хочешь не хочешь, вместе разбираться будем. Если согласен, готовься в путь-дорогу.

* * *

Потом я долго и путано размышлял над тем, что не толкнуло, нет, неодолимо тянуло меня ввязаться, рисковать, сопереживать и, в конце концов, полностью отдаться делу, не имеющему, казалось бы, ко мне никакого отношения. Конечно, обстоятельства складывались так, что оказаться в стороне от торопливо сменяющих друг друга событий я бы уже не смог даже при очень большом желании. Меньше всего меня волновала история с потерянным золотом. Что мне до него? Как говорят, «не мной положено». Правда, если оно отыщется, может, наш научный стационар наконец оставят в покое? А это уже вполне реальный результат, в