анализу со стороны партнера, а динамический диапазон твоего храпа должен быть обязательно приведен в соответствие с уровнем его слуховой чувствительности, то неминуемо этот кто-либо вскорости становится вполне определенной персоной, слабые (по твоему разумению) стороны характера которой ты должен стараться не замечать, а с сильными уметь мириться, чтобы в результате достичь устойчивой, хотя бы на время вашего сосуществования, гармонии, столь необходимой для успеха всей экспедиции.

Мне казалось, что мы с Джефом за непродолжительное время нашего соседства в соединенном королевстве как раз достигли той самой гармонии. Чем же иначе, если не этим, можно было обьяснить короткую фразу, оброненную Джефом во время вчерашнего ужина: «Виктор, жаль, что мы расстаемся. Я уже привык к тебе, к твоей немыслимой каше и даже к скверной привычке вылезать из палатки с петухами, чтобы принять душ. Более того, – продолжал расчувствовашийся Джеф, – я даже привык к твоему так называемому английскому, не говоря уже о русском». Я в ответ обнял Джефа и, глядя в его голубые глаза, сказал, что тоже привык к нему, что мне нравились его манера управлять упряжкой, идеальные чистота и порядок в нашем доме, поддерживаемые в основном благодаря его стараниям, его врожденная деликатность, ни разу за все это время не позволившая ему упрекнуть меня за мою храповитость и порой неадекватные действия, обусловленные недостаточным пониманием языка. Словом, наш с Джефом дуэт вполне сложился и был готов к дальнейшим испытаниям.

Тем временем я продолжал отбор проб снега с помощью своего нехитрого приспособления. Все пять проб снега, отобранных мной до сегодняшнего дня, были изъяты из глубин порядка полутора метров. Правда, порой было очень непросто забить отборную трубку на такую глубину. Тогда в качестве молотка в ход пускался топор, отчего верхняя часть трубки была уже деформирована. Со вчерашнего дня отбираю пробы с различных горизонтов в герметичные полиэтиленовые мешки, а не в пластмассовые баночки. Это, во-первых, легче, а во-вторых – по моему мнению, более репрезентативно.

Кроме киносъемок, вчерашний вечер был ознаменован еще одним, менее приятным и уж совсем необязательным, событием. Во время кормежки собаки моей упряжки вырвали с корнем недостаточно надежно установленный мной снежный якорь и, окружив меня, стали требовать своего законного куска пеммикана в недопустимо грубой форме. Естественно, им было отказано, и мне пришлось восстанавливать нарушенный порядок в рычащем и скулящем собачьем строю, что было отнюдь не легким делом. Впоследствии я научился это делать с минимально возможными потерями как времени, так и личного состава. Но после полученного урока я старался очень тщательно закапывать снежный якорь, по нескольку раз проверяя его надежность, прежде чем начинать кормить собак. Снежный якорь представлял собой кусок фанеры толщиной 10 миллиметров, вырезанный в форме буквы «Х». В центре его была петля, за которую крепился доглайн. Для его установки выбирался участок достаточно плотного снега, в котором выкапывалась яма, имевшая с одной стороны уклон примерно 45–50 градусов. Якорь опускался в яму и устанавливался вплотную к этой стене. В снегу перед ямой со стороны подхода к доглайну прорезалась узкая траншея, с тем чтобы чтобы основное усилие возможного рывка собак, передаваемое по доглайну, было направлено перпендикулярно плоскости снежного якоря. Если якорь установлен правильно, то его не в силах выдернуть даже одновременные усилия десяти собак. Моим главным учителем по технике установки снежных якорей был Джеф.

Мы подсчитали, что от траверса Готхоба до конечной точки нашего путешествия ледника Гумбольдта было около 1800 километров. Мы рассчитывали пройти это расстояние примерно за 50 дней в автономном режиме, что определяло стартовый вес наших нарт в пределах 500–600 килограммов! Главным образом это был вес собачьего корма. Ежедневный рацион наших собак составлял примерно 0,9 килограмма специального сухого корма на нос.

30 апреля

От солнца брызги сварки

По снежной целине.

Прогнозы все насмарку —

Лицу казалось жарко,

Но холодно спине!

Вчера был короткий день. Даже здесь в Гренландии уже по этому одному признаку его вполне можно было бы отнести к разряду предпраздничных. Мы вышли в 10 часов, а уже в 16 финишировали, пройдя всего 14 миль, и, хотя мы не дошли до намеченной точки совсем немного, было принято решение остановиться и ожидать самолета здесь. Наши координаты 29 апреля составляли 63° 50’ с. ш. и 46° з. д. Поверхность ледника и состояние снежного покрова вполне подходили для приема «Твин оттера», а солнечная и тихая погода позволяли нам использовать время ожидания самолета для просушки палаток, спальных мешков и сортировки снаряжения, чтобы отправить все лишнее. Все сегодняшнее утро я посвятил написанию писем домой. Прилетавший самолет был единственно возможной оказией послать весточку родным за все два месяца экспедиции, и я старался использовать ее на все сто. Спальные мешки, распятые на просушку на лыжах, напоминали гигантские разноцветные колпаки или, как их принято называть в авиации, «колдуны», вывешиваемые обычно на небольших аэродромах, чтобы показать летчику направление и скорость ветра. Наши мешки, конечно, были слишком тяжелы для этой цели, особенно если учесть немалый довесок льда, скопившийся за две недели на их нижней поверхности. Из-за неполной тепловой изоляции материала мешков часть излучаемого телом тепла просачивалась наружу, содержащаяся в этих испарениях влага конденсировалась на холодной внешней поверхности мешка и превращалась в лед. Просушка мешков в наших условиях означала в основном механическую очистку поверхности мешка от наросшего на ней льда. Уже позже, в Антарктике, я нашел способ уменьшения обледенения нижней прилегающей к надувному матрасу поверхности спального мешка. Для увеличения теплоизоляции я стал класть в мешок себе под спину лист пенополиуретана, и это сразу же дало заметный эффект.

Во время вчерашней остановки на ланч Бернар попросил всех погонщиков поговорить со своими собаками на понятном им языке, чтобы он смог записать наши голоса чисто, без помех и посторонних звуков, что неизбежно получалось при записи на ходу, особенно в непогоду. Во время этой записи мы все невольно стали свидетелями интересного явления, очень убедительно показывающего значимость роли каюра в системе сложных взаимоотношений погонщик – упряжка. Мы все – участники записи – расположились метрах в 30–40 от отдыхающих безмятежно собак. Начинал я.

Едва я своим слегка охрипшим голосом произнес: «Ready, guys! O’key! Op!!», как мои, казалось, втаявшие наполовину в снег собаки резко встрепенулись и, вскочив на ноги, натянули постромки. Еще мгновение – и они бы стронули нарты с места, что никак не входило в наши планы. Поэтому мне пришлось сразу