Иногда Настя и Юра Коротков даже думали одновременно ободном и том же. Вот и сейчас они молча пили кофе, погруженные каждый в своимысли, но как только Юра произнес, прервав молчание, первое слово, Настя тут жедоговорила фразу до конца, словно ход его мыслей был ей совершенно очевиден.

– У Асатуряна даже записная книжка… – начал Коротков.

– А у того, второго, который на самом деле первый, потомучто его раньше убили, так вот, у него почему-то вообще ничего. Пустые карманы.Портмоне и деньги оставили, а все остальное забрали. Юр, ты же мужик, скажимне, может так быть, чтобы в карманах не было ничего, кроме денег? У женщины, язнаю, так может быть только в том случае, если она схватила кошелек ипластиковый пакет и побежала в ближайший магазин за хлебом. Если же она берет ссобой сумочку, то в ней чего только нет. И то, кстати, в кошельке всегда естьчто-нибудь еще, кроме денег. Проездной, квитанция какая-нибудь, визитныекарточки, записанный на клочке бумажки телефон или адрес, расписаниепригородных электричек. Некоторые даже паспорт в портмоне носят. А как мужчины?

– Да точно так же, – усмехнулся Коротков. – У нихтоже в портмоне почти городской архив. И в карманах кое-что залеживается:носовой платок, расческа, сигареты, зажигалка, презервативы. В последнее время,в соответствии с духом времени, в этих карманах можно и дискету найти, иэлектронную записную книжку.

– Выходит, Юрик, тот, кто убил Асатуряна, ничего не имелпротив того, что милиция сразу же установит его личность. То есть убийце этобыло как бы безразлично. Если седого убил он же, то почему сделал всевозможное, чтобы затруднить его опознание?

– То есть ты хочешь сказать, что их убили разные люди и поразным причинам?

– Нет, Юрочка. Я хочу сказать, что с седым что-то не так. Ончем-то отличается от Асатуряна, причем принципиально. И, отрабатывая связиГарри Робертовича, мы с тобой впустую тратим время. Нас заставили это делать,нас с тобой спровоцировали, а мы поддались и пошли на поводу у преступника, какдва маленьких дурачка. Нам подбросили обширнейший круг знакомых энергичногоделового человека, совершенно точно зная, что этот круг никогда, ни при какихобстоятельствах не выведет нас к убийце. А с седым ситуация почему-то иная. Илион слишком тесно связан с убийцей, и, установив личность жертвы, мы моментальновыйдем на преступника, или тут что-то еще. Но что-то есть, Юрка, это точно. Ячувствую.

– Хорошо тебе, – завистливо вздохнул Коротков, –ты еще что-то чувствуешь применительно к работе. А я вот чувствую, что у меня вголове совершенно сырая перловая каша, которая никак не сварится, а когдасварится, то окажется абсолютно несъедобной. Ну что, по домам?

– Пошли, – согласилась Настя. – Все равно ничегоуже не высидим.

Они оделись, вместе вышли на улицу и не торопясь пошли кметро. Насте нужно было на «Тверскую», но она не любила ходить по лужам и грязии предпочитала спускаться под землю на «Чеховской», которая была поближе кПетровке, и уже оттуда переходить на нужную станцию. Однако Юра повел ее совсемв другую сторону.

– Пошли до «Театральной», – сказал он голосом, не терпящимвозражений. – Воздухом подышим.

Настя покорно поплелась рядом. Собственно, она открыла ужерот, чтобы категорически отказаться от прогулки, но вдруг вспомнила, что уЮриной подруги скоро день рождения. Наверняка он собирается покупать ей подароки хочет затащить Настю в магазин в качестве советчицы.

Так и оказалось. Коротков повел ее сначала в «Галантерею»,потом в «Березку», и так подряд во все магазины вдоль Тверской. В конце концовони выбрали для Людмилы красивый гарнитур из малахита в «капельном» серебре, аНастя заодно купила себе несколько пар колготок. Если уж идти пешком, так хотькакая-то польза должна быть, думала она, покупая в придачу еще и мыло, зубнуюпасту и шампунь. Запас месяца на два, чтобы по крайней мере уж об этом какое-товремя не беспокоиться.

* * *

Павел чувствовал себя совсем плохо, но знал, что это скоропройдет, нужно только немного потерпеть. Он тоже был наделен даром, как и всечлены его группы, но его способности были куда слабее. Он мог заставитьчеловека оцепенеть, расслабиться, не сопротивляться, но это требовало от негоколоссального напряжения, такого изматывающего, что после этого ему нужно былодолго приходить в себя. Даже Рита могла делать это без всякого усилия. А ужзаставить человека сделать что-то, подавив его волю и навязав собственную идею,Павел Сауляк не мог ни при каких обстоятельствах. Что уж говорить о МишеЛаркине, который вообще мог все.

Павел родился в Венгрии, в семье военного атташе, и детствоего прошло в тесном мирке советской посольской колонии. Отец, кадровый офицер,с младенчества приучил сына к дисциплине и сумел внушить ему мысль о том, чтораз и навсегда заведенный порядок – это просто здорово, это рационально иудобно всем. Мальчик поверил. Поверил искренне, с каждым днем убеждаясь вправоте отцовских слов.

В те годы он носил имя Владимир, да и фамилия у него быласовсем другая. Он был способным, веселым, общительным пареньком, говорить началсразу на двух языках – русском и венгерском, поэтому родители отдали его не впосольскую русскую школу, а в городскую, венгерскую, правда, самую престижную,где учились дети партийно-государственной элиты. Володя приобрел множестводрузей, постоянно ходил в гости к одноклассникам, и это послужило хорошим ивполне благопристойным поводом для того, чтобы его родители начали знакомитьсяпоближе с родителями друзей своего сына.

В те времена послом СССР в Венгерской республике былчеловек, который в недалеком будущем возглавит КГБ и сломает жизнь славномуобщительному пареньку, сыну военного атташе. Но кто ж тогда мог это предвидеть…

После Венгрии была Чехословакия, откуда Володина семья ужеокончательно вернулась в Москву после «Пражской весны» 1968 года. Ему былосемнадцать, он как раз закончил школу, свободно говорил по-венгерски ипо-чешски. Ему была прямая дорога в Высшую школу КГБ. Правда, для того чтобыбыть в нее принятым, нужно было отслужить армию. Володю это не пугало, он былхорошо развит физически, здоров и приучен к дисциплине.

Армия действительно не показалась ему чем-то ужасным. Онслужил хорошо, более того, служил с удовольствием. Его абсолютно не раздражалото, что выводило из себя других солдат. Подъем и отбой по часам, физзарядка,изматывающие спортивные упражнения и тренировки, зубрежка уставов и инструкций,мытье полов – все это давалось ему легко, не принося ни малейшего дискомфорта.Именно так он и жил всю жизнь с самого рождения, именно к этому его с колыбелиприучил отец. Беспрекословное подчинение старшему, жесткая дисциплина иследование установленному распорядку. Не надо ни о чем думать, не надопринимать никаких решений, за тебя уже все продумали и решили, твое дело –выполнять. Володю это устраивало. У него было яркое и богатое воображение, егодуша была тем самым «мрачным каменным домом с наглухо заколоченными ставнями, всумрачных покоях которого справляются пиры», как писал Кречмер о людях,подобных ему. И он радовался, что необходимость принятия мелких повседневныхрешений на нем не лежит, не отнимая, таким образом, время, внимание и силы,которые нужны ему для жизни в своем сверкающем внутреннем мире.