– Пожалуйста, прошу вас… Не заставляйте меня. Назначьте меняв любую другую группу, я готов работать по любой стране. Только не Венгрия и неЧехословакия.

– Или Венгрия, или Чехословакия, – холодно ответилпредседатель. – Выбирай.

Все сжалось у него внутри от горечи и ненависти. Они сделалиего заложником своих игрищ, когда он еще на горшке сидел. И хотят теперь выжатьиз этого все, до последней капли. Ненависть жгла изнутри глаза, ладони, лоб,она рвалась наружу, она проедала кожу и изливалась через поры. И он поднялглаза и посмотрел на председателя. Всего несколько секунд. Но этого оказалосьдостаточно.

– Я не буду работать ни по Венгрии, ни поЧехословакии, – негромко, медленно и очень четко произнес Владимир и вышелиз кабинета председателя, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Ничего не случилось, земля не разверзлась, гром не грянул.Его даже не уволили. Председатель больше его не вызывал и ничего не предлагал.

Спустя три месяца Владимир дежурил по управлению, когда позвонилииз госпиталя КГБ и попросили прислать офицера, знающего иностранные языки.Оказалось, «Скорая» привезла мужчину, которому стало плохо на улице, похоже,его сильно избили, но документов у него нет, по-русски он не говорит, а по видуи одежде понятно, что с Запада, а не с окраин великого, могучего имногонационального СССР. Ответственный дежурный послал Владимира съездить иразобраться.

В госпитале его провели в приемный покой и попросилиподождать. Буквально через минуту ворвались трое здоровенных бугаев, заломилиему руки за спину, стянули брюки и, обнажив ягодицы, вкололи лошадиную дозуаминазина. С этого в те времена принято было начинать работу с больными,находящимися в состоянии психопатического бреда, общественно опасными ибуйными.

Через несколько дней врач счел, что вколото уже достаточно ис больным можно и поговорить.

– Почему я здесь? – в ужасе спрашивал Владимир. –Произошла какая-то ошибка, ужасная ошибка, уверяю вас. Вы меня приняли закого-то другого.

– Ну как же за другого, – приторно-ласковым голосомговорил врач. – Ведь вы…

И он, заглядывая в карту, назвал фамилию, имя, отчество, годрождения Владимира, его домашний адрес и телефон, его звание и должность в КГБ.

– Да, это я, – растерянно признавался тот. – Нопочему, за что? Что случилось?

– Голубчик, вы сидели на работе, смотрели на сейф иговорили, что пытаетесь открыть его взглядом. Согласитесь, это не можетсчитаться нормальным поведением. Разумеется, вы больны, и мы будем вас лечить.

Больше Володя уже не спрашивал, что случилось и почему онздесь. Председатель легко и непринужденно расправился с ним за неподчинение, задетскую попытку морализаторства. И за тот последний взгляд, от которогомногоопытного председателя кинуло в жар, и ноги и руки налились свинцовойтяжестью, и вдруг захотелось сказать:

– Конечно, сынок, работай по Китаю. Хорошая страна. А наВенгрию и Чехословакию мы найдем специалистов. Ты прав, не надо тебе против нихработать.

В ту секунду председатель был уверен, что, если онпроизнесет эти слова, все сразу станет легко и просто. И так хорошо…

Это длилось действительно всего три секунды. Но председательих не простил.

Владимир остался в госпитале. Ему было предназначенопредседателем выйти оттуда через несколько лет полным инвалидом, слабым иполубезумным, ничего не знающим и не помнящим. И это предназначение сбылось бы,если бы не Владимир Васильевич Булатников, который забрал Владимира изгоспиталя еще до того, как его успели искалечить. Разумеется, забрал он егосовершенно легально, не украл, не вывез под покровом ночи. Он просто добился,чтобы Володю выписали. Конечно же, его комиссовали по состоянию здоровья. Онперешагнул порог этого госпиталя недалеко от метро «Октябрьское поле» полнымсил, здоровым преуспевающим майором КГБ, а вышел спустя три месяца никем. Иноги еле несли его, то и дело норовя подогнуться. Глаза почти не видели, из-залекарств, которые ему кололи, у него началось отслоение сетчатки. Он был слабыми немощным. Но голова пока была в порядке, соображал он по-прежнему нормально.Правда, память стала подводить, ведь эти лекарства прежде всего по памяти бьют…

Булатников выхаживал его в буквальном смысле слова. Кормилвитаминами, натуральными продуктами с рынка, водил гулять, медленнопрохаживаясь рядом с ним по парку и поддерживая под локоть. Приводил на домврача-офтальмолога, который занимался сетчаткой.

О своем плане он рассказал Владимиру сразу же. Неудачливыйбольной, бывший майор КГБ должен будет исчезнуть, на его месте появится человекс другим именем и другой биографией. Этот человек возглавит группу из людей,щедро одаренных природой, научит их пользоваться своим даром и будет имируководить. Булатникову нужен именно он, потому что только в нем счастливосошлись такие необходимые для реализации замысла черты и качества. Он владеетметодиками тренировок и вообще разбирается в проблеме. Он кое-что понимает воперативной работе, имеет специальное образование и практические навыки. Онничего не умеет, кроме этой работы, у него нет никакой другой профессии, а этойработы его лишили. Более того, лишили незаслуженно, подло, нанеся удар в спину,коварно. И главное – особо цинично, выдвинув в качестве основного оружияневинную шутку, произнесенную в доверительной беседе. Кроме того, Владимиродинок, отец его скончался несколько лет назад, мать – совсем недавно, братьеви сестер нет, жены и детей тоже нет. Стало быть, его исчезновение никому боли игоря не причинит.

Так появился Павел Сауляк. А потом и группа – Рита Дугенец,молоденькая и наивная, безобидный прохиндей Миша Ларкин, аферист-спекулянтГарик Асатурян и погоревший на бабах психиатр Карл Фридрихович Рифиниус. Всехих находил и вытаскивал из беды сам Булатников, но работал с ними только Павел.Даже имя Владимира Васильевича упоминать было запрещено. Павел занимался скаждым из них индивидуально, строго следуя той методике, которую разработали всекретной лаборатории. И убеждался, что методика действительно хорошая,грамотная. Даже Рита, которая не могла вообще ничего, кроме как заставить соседавылить водку в раковину, научилась просто поразительным вещам. Единственнымпрепятствием была ее доброта и наивность. Она не могла внушать людям ничеготакого, что грозило опасностью их жизни, если сама знала, что это опасно. Примысли, что она своим внушением ставит под угрозу чью-то жизнь, она мгновеннослабела и теряла способность работать.

– Я не могу причинять смерть, – говорила онавиновато. – Прости меня, Паша. У меня не получается. Все-таки это оченьбольшой грех.

Павел не настаивал. Зачем ломать психику девушки? Поэтому онстарался использовать Риту на менее сложных заданиях, а также в тех случаях,когда содержание внушения никак не свидетельствовало о намерении причинитьсмерть. Например, тот случай с Семеновым. Рите и в голову не могло прийти, на чтоона толкает водителя. У нее никогда не было машины, она никогда ее не водила ивообще плохо разбиралась в правилах дорожного движения. Она была абсолютноуверена, что внушает ему обыкновенное передвижение определенным маршрутом поопределенному временному графику. Такое задание она выполняла десятки раз и невидела в нем ничего опасного и предосудительного.