у нас показывает пробой на одном из участков после грозы, по камерам видно, что какое-то дерево упало на ограду и повредило часть проволоки. Ладно, ситуация штатная, направили к месту пробоя бригаду. И что ты думаешь? Сразу после вылета у вертолёта обнаружилась течь в баке. Как, почему – загадка. И это ещё хорошо, что Поль вовремя заметил утечку топлива!

– Да уж, – мрачно буркнул Петер. – И после этого он запаниковал и срезал путь через участок леса прямо над объектом, совершенно наплевав на чистоту эксперимента.

– Зная этих ребят, нам надо ещё их благодарить, что у них хватило ума не сесть посреди какой-нибудь деревни прямо на территории, – фыркнул Йенс и продолжил, – в общем, протечку они кое-как залатали, когда приземлились уже у самой границы. А через два дня нам вдруг из отдела наблюдения сообщают, что какого-то крестьянина током грохнуло на том же участке, где был пробой. Герман сообщил в нашу службу, ребята выехали к шоссе, ну, и дальше ты сам знаешь…

Оба учёных замолчали и погрузились в свои мысли.

Петера Дитриха и Готфрида Йенса соединяла ещё ранняя университетская дружба. Тем не менее, Петер был на два года старше своего приятеля, и к тому моменту, когда Йенсу предложили присоединиться к проекту, Петер уже руководил одним из отделов симуляционного исторического комплекса.

Отношения между старыми приятелями продолжали оставаться дружескими, и Дитрих, при всём своём опыте, в сложных ситуациях никогда не гнушался советами друга.

Петер, прищурившись, посмотрел на коллегу.

– Ну, и чего ты теперь от меня ждёшь?.. Давай уж, говори.

– Отдай его мне, Петер, – тут же откликнулся Йенс. – Этот кузнец – просто мечта! Ты хоть представляешь, какой это бесценный материал?

Мужчина устало вздохнул.

– Сейчас им уже занимаются в нашем отделе. Поверь, ты далеко не единственный, кто заинтересован в этом мужике. Тем более, что таких случаев у нас раньше ещё не было…

Йенс недовольно молчал, и поэтому его приятель через небольшую паузу продолжил:

– За все годы, что Герман курирует проект, у нас не было ни одного случая полного покидания зоны. Нет, бывало, конечно, когда объекты просто выходили за территорию, а однажды к нам наоборот забрели какие-то туристы… Но вот так вот, нарушив все императивы… – покачал головой Петер. – Насколько я знаю, сейчас беднягу обрабатывают наши психологи, и пока они не решат, что он больше для них интереса не представляет, никто тебя к этому Курту не подпустит.

– Да на нём же можно докторскую защищать, – со стоном вздохнул Йенс. – Такой случай…

Учёные снова замолчали. Йенс устало отбросил в сторону шариковую ручку Дитриха, которую он вертел в руках, и уставился в окно.

Основополагающим принципом проекта была полнейшая тайна и обособленность всех зон. Сам проект возник вскоре после знаменитой бескровной экологической революции, когда всё представление человечества о сфере массового производства и потребления кардинальным образом изменилось. Весь мир разделился на эко-защитников и консерваторов, и планету пришлось поделить на экологически открытые и закрытые зоны. Именно тогда какому-то чудаковатому историку и пришла в голову мысль создания отдельных регионов, абсолютно изолированных от остального мира, в которых могли бы проживать энтузиасты и поборники натурального хозяйства. За прошедшие годы количество таких регионов выросло до десятка раскиданных по всему миру зон, и проект, который начинался как небольшой локальный эксперимент с участием реконструкторов и фанатиков, разросся в глобальную межпланетную программу. Количество внутренних наблюдателей и координаторов в каждом регионе с каждым годом всё сокращалось, и со временем изолированные не только в пространстве, но и во времени зоны превратились в саморегулирующиеся системы.

– Ты никогда не интересовался, сколько лет наш Герман уже сидит на этом проекте? – задумчиво спросил Йенс.

Дитрих пожал плечами.

– До него вроде бы сидел какой-то Макс Штирнер, но я его уже не застал, это было лет десять назад. А Германа перевели к нам, в Германию, из центрального Бюро – говорят, до этого он возглавлял блок проекта в Египте…

– Я читал что-то об этом, – рассеянно кивнул Йенс. – Кажется, Герман и придумал эту классическую схему: небольшой городок и вокруг него десяток деревень…

Дитрих вздохнул и поднялся со стула.

– Ладно, – разочарованно сказал учёный. – Не буду тебя больше задерживать. Но всё равно, когда с кузнецом уже закончат, вышлешь мне все результаты по нему, хорошо?

– Договорились, – махнул рукой товарищу Дитрих. Йенс собрал со стола свои бумаги, которые он принёс с собой, после чего стремительно покинул кабинет руководителя.

Дитрих внимательным взглядом проводил своего товарища, после чего отъехал на кресле от рабочего стола и погрузился в воспоминания.

Он знал Йенса уже более десятка лет, и, строго говоря, у него не было таких тайн, которые он не мог бы открыть своему другу. Однако даже Йенсу Дитрих никогда не рассказывал историю своего поступления в Лейпцигский колледж, равно как никогда и ни с кем не делился воспоминаниями о своём детстве, своих родителях или своём родном доме.

Дитрих давно привык переводить на отвлечённые темы любые подобные расспросы. Происходило это настолько естественно, что учёный даже не считал свои уловки каким-то враньём.

Ведь всё, что происходило с Дитрихом до его встречи с Штирнером, давным-давно уже представлялось молодому человеку какой-то чужой жизнью, отделённой от настоящей действительности – как будто прежний он умер, а теперь в его теле живёт кто-то совершенно другой.

И, по сути, почти так оно и было.

У Петера Дитриха действительно были очень весомые причины не распространяться о том, кто и как устроил его в колледж, дал направление в университет и взял на должность в отдел. Насколько учёный знал – до сих пор он был единственным в своём роде, и никто, кроме Штирнера и Германа, не знал правды о его происхождении.

Во всяком случае, Дитрих плохо себе представлял, как его коллеги по лаборатории могли бы воспринимать человека, до тринадцати лет считавшего себя сыном римского магистрата из древнего патрицианского рода, родившимся в четвёртый год консульства Публия Виниция.

Мёртвый мир

Откуда прилетела эта планета, астрономам достоверно установить так и не удалось. Кто-то полагал, что это один из многочисленных транснептуновых объектов Солнечной системы, однако большинство учёных склонялось к мысли, что Гадес относится к там редчайшим планетам-скитальцам, которые по каким-то причинам потеряли свою родную звезду.

Название планеты напрашивалось само собой: даже самые грубые, предварительные расчёты давали примерную оценку температуры поверхности Гадеса, равной не более двух десятков градусов по Кельвину – то есть ниже, чем на Плутоне.

Первые признаки, косвенно указывающие на вторжение во внутреннюю