– А что будет с Рейнхартом?

Старик потирает впалую щеку.

– Ваш отец останется здесь. Мы должны спасти то, что еще возможно, а он владеет ценной для нас информацией. – Агапиос кивает мне на прощание и открывает дверь. – Надеюсь, вы найдете место назначения, Кэмерон Вайсс.

С этими словами он меня оставляет.

Итак, после всего, что пережили, мы с Кэсс возвращаемся с пустыми руками. Я мог бы злиться или рыдать, но это не изменит данности. Я нашел своего отца только затем, чтобы снова навеки его потерять.

Агапиос не приходит попрощаться, когда Старшая горничная выпроваживает нас из Отеля. Конечно, ему и без нас есть чем заняться – например, поиском пропавших детей, а заодно и Оранжереи. Однако же в сердце у меня образуется сосущая пустота, оттого что я подвел Агапиоса, разочаровал его. Можно ли умереть от пустоты в сердце?

Горничные забирают мамин ключ и все наши монетки. Все, что остается у меня на память о проведенном здесь времени, – это черные конверсы. Без монеток мои воспоминания об Отеле скоро износятся, станут бледными, как сны. Когда я впервые вошел в двери Отеля, все, чего мне хотелось, – это скорее вернуться домой. Но потом у меня появились друзья. Рахки, Элизабет, Сана. Даже Сев и Нико. А стоило мне привыкнуть, что у меня могут быть друзья, что путешествовать не так уж страшно, как все закончилось. Но я не хочу это забывать.

Старшая спрашивает, куда я дел свои стержни, и я рассказываю ей, что их отобрала Рахки – перед тем как ее ткнули клином. Я так хочу, чтобы Старшая обнадежила меня, сказала, что с Рахки все в порядке! Я ищу лицо своей подруги в толпе горничных, которая эскортирует нас с сестрой к двери Далласа, но Рахки среди них нет.

* * *

В Техасе сейчас утро, но такое раннее, что на горизонте еще нет никаких признаков рассвета. Я толкаю перед собой коляску Кэсс по дороге к дому как хороший правильный брат. Я совершенно не чувствую себя таким – скорее, наоборот. Я подвел ее. Всех. Вот почему мне нельзя браться ни за что серьезное: я все провалю. Всегда все только порчу. Начинаю нервничать, психовать. Мне не место – в Отеле, я совершенно не способен странствовать по миру. Мое место – дома. Здесь я, по крайней мере, никому не могу навредить, я умею просто безопасно и бессмысленно мечтать о другой жизни, возвращающихся домой родных без малейшего риска иметь с ними дело, если они и впрямь вернутся. Потому что не вернутся.

Я открываю дверь дома Ба, и в ноздри ударяет знакомый запах нафталина и сладкого чая.

– Ба! – громко зовет Кэсс, перекатываясь через порог в своей коляске. – Мы вернулись! Отменяй розыски!

Никто не отвечает. Кэсс катит в комнату Ба, по дороге нажимая на все выключатели.

Я прохожу в кухню и вижу на столе записку почерком Ба:

Знает ли Ба что-нибудь об Отеле?

Это не мои секреты, и я не вправе их раскрывать.

Если знает, она будет чудовищно разочарована, когда явится туда и обнаружит, что нас там уже нет. Если у нее вообще получится отыскать внешнюю дверь. Хотя, если вдуматься, не хотел бы я оказаться на месте Агапиоса, когда она до него доберется.

– Ее нет дома, – кричит из коридора Кэсс.

– Уверен, она скоро вернется, – кричу я ей в ответ.

Я быстро сминаю и прячу записку, чтобы сестра ее не увидела, и спешу к себе в комнату. Закрываю дверь и сворачиваюсь клубочком на кровати. Сейчас, рассветет – и тут же позвоню Ба. А пока я не готов отвечать на ее вопросы.

Через несколько минут в дверь моей спальни стучат.

– Не сейчас! – я вытираю лицо о подушку и закапываюсь в нее лицом.

Дверь приоткрывается, и через порог заезжает Кэсс. Я утыкаюсь в подушку еще глубже. Да, у сестры на лице сейчас выражение «перестань маяться дурью», но мне наплевать.

Я отворачиваюсь к стене.

– Это нечестно, – произношу я.

– Да, знаю.

– Все не должно было обернуться так. Я думал, он окажется…

– Другим, – заканчивает она. И снова: – Да, знаю.

В глубине души я понимаю: она и правда знает. Все эти годы она провела, беспрестанно смотря «Нэшнл Джеогрэфикс» и читая книжки о путешествиях, и в глубине души я знал: она это делает в надежде когда-нибудь отыскать родителей. Просто она никогда не признавалась в этом.

Я перекатываюсь на бок и смотрю ей в лицо.

– Я надеялся, что я верну его и этим все исправлю.

Она сощуривается.

– Что именно исправишь?

– Все. Ситуацию с тобой…

– Какую еще ситуацию со мной? – яростно выплевывает она. Я понимаю, что невольно оскорбил ее.

– Я… не имел в виду…

Она подкатывается ближе.

– Я в полном порядке.

– Но твое состояние здоро…

– Я в отличном состоянии, и мне этого достаточно, – отрезает она, и я понимаю: еще одно неправильное слово – и она мне просто врежет.

Всю свою жизнь я пытался понять, как она себя чувствует, примерял это на себя. Но до сих пор так и не смог представить, каково это – быть на ее месте. Так легко забыть, что ее инвалидное кресло – это ужас, как оно мне мешало бы, если бы я был к нему прикован. Не уверен, что правильно представляю ее мысли и чувства. Для нее инвалидное кресло – не ужас, не обуза, не помеха. Это просто дверь, которая переносит ее туда, куда она иначе не смогла бы попасть.

Внезапно понимаю, насколько у Кэсс лучше получается быть счастливой, чем это выходит у меня. Как сказал когда-то Нико, мне стоило бы получше верить в ее силы. Моя сестра способна на большее, чем я думаю. Из нас двоих я постоянно не уверен в себе, я все время нервничаю и переживаю. А она просто живет своей жизнью.

– Ладно, тогда я не в отличном состоянии, – мне трудно говорить об этом, но я должен. – Я не такой, как ты. Тебе достаточно того, что есть, а мне – нет. Я так устал… – мой голос срывается. Сам не понимаю, что хочу сказать. Может быть: устал бояться? – Агапиос сказал, что я похож на Рейнхарта, но я не хочу быть таким, как он.

Кэсс кривится, будто глотнула уксуса.

– Так не будь.

Она все еще не понимает.

– Рейнхарт работал на Полосатого! Он украл Оранжерею. Он убил маму.

– Не говорит так! – Кэсс кусает губы. – Все было иначе.