Дерево слегка отличается от того, каким я видел его во снах: на его ветвях не растут двери, нет никакой двери и в огромном стволе. Но я совершенно и полностью уверен: это Весима.

Нельзя больше оставлять его спрятанным. Отелю нужно вернуть его дерево ради продолжения миссии. Я должен рассказать обо всем Агапиосу, пока Полосатый не…

– В реальности оно куда сильнее впечатляет, чем во сне, правда?

Я подпрыгиваю на месте и разворачиваюсь. У двери за моей спиной, ведущей из-под купола наружу, стоит Нико, тяжело опираясь на костыль.

– Привет, кровный брат, – говорит он с кривой улыбкой. – Похоже, ты наконец сделал, что собирался. Отыскал то, что все ищут с давних пор, и даже на день раньше срока.

Я ощущаю бешеный прилив адреналина.

– Как ты… что ты здесь делаешь?

Он пожимает плечами.

– Я просто следил за тобой.

– Но я же избавился от своей монетки. А твою монетку Отель уничтожил. Тебе не дозволено здесь находиться.

– Зато тебе разрешено. А я связан с тобой связью крови, братец. У нас теперь все общее, во веки веков – помнишь? Я почувствовал твое движение и последовал за тобой по праву связи. Пока ты имеешь доступ в Отель, его имею и я.

Контракт. Значит, из-за меня он по-прежнему может проникать в Отель.

– Как ты меня нашел?

Нико указывает на петельку у меня на груди – со стержнем, полученным от Полосатого в Гондурасе.

– Ты же не мог и вправду поверить, что Полосатый доверит тебе предмет, связывающий тебя с ним? – Он усмехается. – Это не стержень. Он работает иначе: позволяет нам отслеживать тебя.

Я выхватываю стержень Полосатого из петли и смотрю на него. На вид он ничем не отличается от прочих стержней… Но как я мог быть таким идиотом?

– Монетка папы…

– Нет, у меня не появилось доступа к его воспоминаниям, даже после нашего контракта. Моя связь с ним не прямая, и этого недостаточно. Но монетку мне по-любому стоило забрать – это тебя подстегнуло поскорее приняться за поиски.

Мое сердце сжимается. Ища способа не допустить врагов в Оранжерею, я сделал ровно противоположное – привел сюда Нико.

Я невольно потираю глаза руками: как бы мне хотелось стереть Нико из мироздания, но это куда сложнее…

– Зачем ты все это делаешь? Отель помогает людям. Зачем ты хочешь уничтожить его?

– Я не хочу никого уничтожать, – Нико отрывается от двери и ковыляет мимо меня, не сводя глаз с дерева. – Каждый делает то, что считает правильным, Кэм. Я знаю, что делаю и почему. Ты должен мне доверять.

Доверять!

– Я больше никогда в жизни не поверю ни единому твоему слову.

Он вздыхает.

– И, возможно, в этом ты прав. Но лучше бы тебе поверить мне сейчас, когда я тебе говорю: поспешил бы ты обратно, пока операция не закончилась.

Операция?

Кэсс! Рахки, все эти дети! Если Нико все еще связан через меня с Отелем, он ведь мог пригласить сюда Полосатого…

Я разворачиваюсь и бегу через дверь, через монастырский подвал – и дальше, вперед и вперед, оставляя за спиной Нико и Оранжерею.

– Прости меня! – кричит он мне вслед.

Я стискиваю зубы, мчась по каменным коридорам. Если Кэсс пострадает из-за меня, если Полосатый причинит ей вред, я себя никогда не прощу.

Я врываюсь на монастырский двор и замираю от ужаса при виде открывшейся мне картины.

– Нет… нет, нет!

С дюжину людей – мужчин и женщин в безупречных костюмах, с деревянными клиньями в руках – идут по траве. Дети разбегаются во все стороны, пытаясь спрятаться от контрактников Полосатого. Монах, который впустил нас сюда, пытается кричать, направлять детей в нужную сторону, но их слишком много.

Я в ужасе смотрю на то, как один из контрактников вонзает конец своего клина в плечо девочки из Будапешта и ее всасывает в клин, как воду, убегающую в водосток.

– Стойте! – отчаянно кричу я. – Не смейте их трогать!

Но через дверь на том краю двора прибывают все новые и новые контрактники.

Откуда-то выбегает женщина в фартуке поверх платья и пытается собрать детей вокруг себя. Малыши ревут, разбегаясь кто куда. Над головой начинают тревожно бить колокола.

Из других дверей появляется отряд монахов. Они вооружены деревянными посохами, похожими на пылевики, только куда длиннее. Они начинают сражаться с контрактниками, ударяя врагов концами посохов, которые при этом вспыхивают как спичечные головки, и привязывают захватчиков к месту.

Но врагов очень много.

Возле одного из столов с закусками я нахожу Кэсс и Рахки. Рахки яростно сражается пылевиком и похожа на древнюю воительницу. Она то и дело проводит по пылевику перчаткой и привязывает контрактников куда попало: к стенам, земле, даже друг к другу. Она защищает Кэсс и нескольких детей, которые подбежали к ней в поисках укрытия и жмутся у нее за спиной.

– Что мне делать? – кричу я ей.

Рахки тем временем приклеивает контрактницу лицом к траве, пинком ноги отбрасывает в ее сторону клин и коротко оборачивается.

– Кто-то пригласил контрактников войти! Других способов проникнуть в Монастырь у них не было! Отвечай, это сделал ты?

– Я т-только…

Мое замешательство служит для нее достаточным ответом.

Рахки чиркает перчаткой по пылевику, собирая урожай сверкающей пыли, и ударяет меня дубинкой под колени, так что я падаю на задницу. Я пытаюсь отползти – но поздно: она приклеивает мою руку к земле.

– Предатель! – рычит она и вырывает у меня из петель на рубашке оба стержня, а потом возвращается к бою.

Битва кипит по всему внутреннему двору. Контрактники вонзают свои клинья и в детей, и в монахов, монахи и Рахки привязывают их к местам. Но честным этот бой назвать невозможно: Конкурентов несравненно больше, и их клинья одним касанием поглощают и бойцов, и детей, забрасывая их бог весть в какие уголки планеты.

Я пытаюсь оторвать руку от земли, но все бесполезно. Только сама Рахки может меня освободить, до того как пыль выветрится и перестанет действовать.

За спиной Рахки один из монахов вставляет свою монетку в прорезь на статуе кентавра и принимает боевую позу. Прототип оживает и повторяет движения монаха. Он яростно вздымает свою каменную лиру, скалит зубы и мчится на врага, но раньше, чем кентавр успевает достичь цели, монах, контролирующий его, получает удар клином в спину и исчезает.

Кентавр замирает и снова обращается в камень.

Монастырь создавался как самое безопасное место на свете. Эти дети были тут полностью защищены и счастливы. Именно ради этого папа выбрал Монастырь как место, где можно спрятать дверь в Оранжерею. Потому что сюда Полосатому было сложнее всего проникнуть. А я – идиот: снова позволил Нико обмануть меня, и теперь столько людей за это дорого заплатит!