Посмотри, сказала она и указала ярким лучом на ржавыепотеки, которые когда-то были кровью. Она тронула их рукой, и пыльные хлопьяпосыпались с ее пальцев. Она вытерла их о джинсы. Что осталось от Алисы Портер.

Сердце у меня забилось быстрее и сильнее. Окна больше небыло видно, и я решил, что небо потемнело.

Мария дернула меня к себе и поцеловала, играя языком по моимтяжелым шипам. Сунув руку мне под рубашку, она дернула за цепь, соединявшуюсоски, сдвинула с моих плеч куртку и сбросила ее на пол. Потом потушила фонарь,оставив нас в пустоте.

Гэри, сказала она, сейчас ты получишь то, что тебя ждет.

Она толкнула меня на алтарь и заставила раскинуть руки иноги.

Запястья и лодыжки она мне перевязала крепкой кусачейпеньковой веревкой. Узлы были мастерские, крепко держащие, достаточно тугие,чтобы остановить кровообращение. Когда мы познакомились впервые, она делалаузлы не такими тугими, но мы с ней выяснили, что тугие мне больше нравятся. Ячувствовал, как у меня пульсируют жилы. Концы, веревок она закрепила ниже, такчто я чувствовал себя как на средневековой дыбе.

Потом острыми ножницами она разрезала на мне джинсы, трусы ирубашку, оставив меня голого, беспомощного, мерзнущего.

Потом Она вышла.

Мне надо принести остальные инструменты из машины, сказалаона и забрала фонарь с собой.

Для Марии часть удовольствия была в том, чтобы заставлятьменя сходить с ума, и я по опыту знал, что она оставила меня на куда болеедолгий срок, чем нужен, чтобы спуститься с холма. Она хотела заставить менядумать, что никогда не вернется. И как бы я ни верил ей, как бы твердо ни знал,что она вернется, я не мог подавить панический страх.

Я попробовал веревки, но у меня не было ни свободы, нирычага, ни силы, которые могли бы чем-то помочь. Ветер свистел в мораде, идверь поскрипывала. Я слышал, как в углу скребется какая-то мелкая зверушка. Ипредставлял себе Марию, сидящую в безопасности автомобиля, думающую обо мне,вставляющую пальцы во влагалище и смеющуюся, как маньячка.

Наконец я услышал звук закрывающейся дверцы машины. Но онане возвращалась. Она завела мотор, дала ему несколько минут прогреться, а потомуехала. Через пару минут шум мотора затих вдали.

Я был один. Никто, кроме Марии, не знал, где я. Я подумалпро испанца из рассказа Эдгара По "Колодец и маятник" узникаинквизиции, привязанного в темноте к холодному бревну, ожидающего гигантскоголезвия, которое со свистом рассекает воздух над его животом, постепенноспускаясь, все сильнее загоняя узника в безумие, а внизу в колодце собралиськрысы, ожидая, когда посыпаются внутренности.

Фантазия разыгралась, и я представил себе стоящую надо мнойМарию в серой сутане, ее рука лежит на рычаге, управляющим гигантскимаппаратом, и глаза ее расширяются в яростной жажде крови.

У меня возникла бешеная эрекция, но я не мог до неедотронуться. Он хлопал меня по животу, как выброшенный на берег кит, на кончикебыла белая капля, и серебряные колечки на нем тихо позванивали, и эхоотражалось от стен.

Мария, шепнул я и улыбнулся. Я знал, что она со мной еще незакончила. Я закрыл глаза и заснул.

Что я в Церкви люблю это церемонии и ритуалы, сказа-паоднажды мне Мария у себя дома.

Дед с бабулей были баптистами и перестали заставлять меняходить в церковь сразу после крещения, а после этого я мало вообще думал орелигии, пока не встретил Марию, которая, оказалось, верует в какой-тособственный вид христианства. А я в конце концов стал верить в Марию.

Я уверена, что она сейчас не та, что была в дни латинскоймессы, говорила Мария. Церковь теряет последователей и потому считает, что ейнадо меняться, службы вести на английском, влезать в политику, стать более"релевантной" по отношению к повседневной жизни прихожан.

Потому-то она и теряет последователей! Они отрезают самисебя от прошлого, от вечных тайн, которые не давали Церкви распадаться. Вотпочему меня потянуло к Кающимся.

Тебя и Дональда Фирна, сказал я.

Но он ничего не понял, ответила она. Может, он и слыхалкакие-то смутные предания о них или читал истерические писания протестантскихмиссионеров, использовавших ритуалы кающихся как повод для нападок на папство.Дональд Фирн думал, что у них практиковались ритуальные пытки друг друга и человеческиежертвоприношения, как у ацтеков к несчастью для бедной Алисы Портер. Ихнаследия он не знал.

Мария рассказала мне, что эти ритуалы уходили корнями далеков прошлое, раньше времен средневековых флагеллянтов, раньше даже раннего ипримитивного христианства, к людям, посвятившим себя богине Диане в древнемГелласе они бичевали собственные спины в честь ее. Архиепископ Санта-Фе Джон Б.Лами в 1850 году пытался заклеймить Кающихся как еретиков и подвергнутьотлучению. Но Церковь отступила, признав их как преданных верующих, а непочитателей дьявола, хотя были даны строгие инструкции не распинать болееникого из своих братьев. К тому времени как поселенцы дошли до запада и нашлисебе запрещенную гору для церемоний Кающихся, они уже только привязывали своегоизбранного Кристо к кресту, но кровь все так же текла по их спинам от укусов ихпикадоров.

Кающиеся были простыми крестьянами из долины Рио-Гранде ивокруг горы Сангре-де-Кристос, потомки испанских поселенцев в Нью-Мексико,восходящих к году 1598. Их секты росли только в сельской местности вдали оттаких центров, как Санта-Фе, Альбукерк и Эль-Пасо там, где было слишком малофранцисканских братьев. И францисканцы более старались обратитьиндейцев-пуэбло, чем пасти собственное стадо, и многие вымогали крупные поборыза обряды брака, крещения и отпевания. Правление на испанских территорияхстановилось все более светским, и после мексиканской революции 1820 года всеиспанские францисканцы были высланы в Испанию и никем не заменены. Сельскиежители остались блуждать без духовного руководства, пока эти земли не былиоккупированы Соединенными Штатами в середине века, а к тому времени Кающиесяуже прочно укрепились в своей собственной традиции.

У Кающихся женщины не допускались в Круг, объяснила мнеМэри.

Но после Тайной Вечери утром Чистого Четверга и всюСтрастную Пятницу они пели алабадос отрывистые печальные песнопения экстаза игоря, плач Девы по гибели Сына Ее Они пели снаружи морады, пока мужчины быливнутри, воскуривая фимиам и выбирая из них того, кто будет Кристо. Онипонимали, что без тьмы не будет света, без страдания вознесения. Из трагедиирождается не отчаяние, но спасение. Из унижения возвышение.

Из покаяния искупление. Из ничтожества экстаз. Из смертижизнь. И блаженство.

Бедный Дональд Фирн, сказала Мария, нависая надо мной всвете лампы, поставленной у меня между ног. Мария всадила шило глубоко в однуиз моих ушных дыр и расширила ее с выворачивающей болью и струйкой крови. Врасширенную дыру она всунула толстый гвоздь с завода Пуэбло. Я стиснул зубы ирезко вдохнул, но почувствовал, как у меня встает сильнее. Боль это было все,на что я надеялся.