Обливаясь потом, я добрела до телефона и позвонила маме.Поговорив совсем недолго, я повесила трубку и, опершись о стену, медленносъехала на пол. Перед глазами плыло, я поняла, что больше не смогу ступить ишагу. «Я сильная», — стала твердить я себе и попыталась встать. Когда мнеэто удалось, я рухнула на пол и потеряла сознание. Очнулась я в палате, кправой руке была подключена капельница, рядом сидела Мила.

— Что произошло? — спросила я.

— Ничего, не считая того, что ты упала в обморок.Ходишь по больнице как будто здоровая. Могла бы сказать, что хочешь спуститьсяк телефону, я бы помогла, вдвоем мы бы спокойненько доплелись. И что тебяпонесло?

— Я звонила маме насчет ковриков и шторок…

Мила широко раскрыла глаза и, запинаясь, произнесла:

— Послушай, а ты в своем уме?

— Ты же сама говорила, что здесь все сумасшедшие… Давайуж будем сумасшедшими до самого конца. Умирать — так с музыкой. В уютныхапартаментах.

На следующий день наша палата перестала напоминать гробницу.Ярко-розовые шторы, розовый тюль, ковер с большим ворсом и куча незамысловатыхплакатов сделали свое дело. Я надела халат с желтыми подсолнухами и стараласьпобедно улыбаться. На меня заглядывались и больные, и лечащие врачи. Наверно,от меня исходила какая-то невиданная здесь свежесть, я воплощала пусть мнимое,но все же благополучие.

Наступил тихий час. Больные разошлись по палатам. Неожиданнотишину нарушил отчаянный крик. Мы с Милой переглянулись и выбежали из палаты.Посреди коридора сидел Константин и громко кричал. Его лицо былобледно-зеленого цвета, глаза налились кровью.

— Люди, я умираю!!! Вы слышите, я умираю!!! Сделайтечто-нибудь!!! Я хочу жить! Господи, хочу жить! Цените жизнь, люди! Слышите,цените! Она одна. падла, как жалко, что она одна!!! Берегите каждое мгновенье,потому что однажды оно может станет последним!

Он вцепился в халат подбежавшей к нему сестры и сновазакричал задыхаясь:

— Родная, помоги! Хотя бы еще один день… хотя бымгновенье, только не сейчас… Сделай укол или дай таблетку… У меня есть деньги.У меня их много. У меня и у моего отца. Я отдам все, только помоги…. Умоляю,слышишь, я хорошо заплачу… Я не хочу умирать, я молод… Я еще ничего не видел…Почему именно я?! Я хочу жить!!!

Выкрикнув последние слова, Костя закрыл глаза и упал на пол.Через несколько секунд появились санитары с каталкой. Они накрыли телопростыней и увезли. Я с ужасом посмотрела на пару каталок, стоящих в холле. Ктоже будет следующим? Странно… Мы еще живы, ходим по больнице, смотрим телевизор,обедаем, а посреди отделения стоит дежурная каталка для очередного покойника.Видно, кто-то заботится о том, чтобы мы знали свое место, чтобы не забывали,кто мы такие, и не надеялись на лучшее.

Собравшиеся на Костин крик больные разбрелись по палатам.Тихий час еще не закончился. Я бросилась к каталке, схватила ее за поручни иповезла прочь из своего отделения. Увидев это, санитар велел немедленнопрекратить самодеятельность.

— Не прекращу! — закричала я что было сил. —Мы живые! Мы еще живые и не надо напоминать нам о смерти!

Я успокоилась только в палате. Достав пару листков, которыемне дал Костя, я внимательно прочитала их. Нет, не зря меня назвали Викторией.Я обязательно выкарабкаюсь. Я выполню его просьбу.

— Жалко его, совсем молоденький, — растерянносказала Мила. — Ему бы жить да жить… Господи, да что ни говори, а житьхочется в любом возрасте. И молодым, и пожилым.

Дни тянулись томительно долго. Я уже потеряла счет времени.Порою мне казалось, что я стала чувствовать себя лучше, да и результатыанализов все больше укрепляли надежду на выздоровление. В один совершеннонепримечательный день в палату вошел мой муж и посмотрел на меня так, словно яуже давно умерла. Мила сразу все поняла и ушла в коридор. Он просто пришел. Ницветочка, ни яблока, ничего. И никакого сочувствия в глазах…

— Ну как, не надоело здесь лежать? — с непонятнойусмешкой спросил он, присаживаясь на краешек кровати.

Я опустила глаза.

— Врачи говорят, что я иду на поправку. Странно, тутвсе мрут как мухи, а я поправляюсь…

— Оно и понятно. Такие, как ты, не умирают. Могла быпоехать со мной, когда я звал.

— Андрей, если бы я поехала, то уже давно бы загнулась.

Я отвернулась, чтобы скрыть выступившие слезы.

— Ты сейчас где живешь? — еле слышно спросила я.

— Когда как. Иногда у нас дома, иногда в той квартире,которую снял, — равнодушно проговорил он.

— Ты с кем-нибудь встречаешься?

— Ты же знаешь, я никогда не был обделен женскимвниманием.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты отъявленная сволочь?

— Никто, кроме тебя, — в голосе Андрея слышаласьиздевка. — Мы отдалились друг от друга в последнее время… — Он тяжеловздохнул. — Это все твоя мнимая болезнь. Если бы ты хоть немного менялюбила, то в первую очередь думала бы о наших отношениях…

— У меня рак. Неужели ты не можешь понять?

— Уж на раковую больную ты похожа меньше всего, —усмехнулся Андрей. — Слишком хорошо выглядишь для умирающей, пряморасцвела.

Я поняла, что больше не в состоянии продолжать этотбессмысленный и в то же время до глубины души обидный разговор.

— Пошел вон… — собрав в кулак всю волю, сквозь зубыпроцедила я.

— Что ты сказала?! — злобно переспросил Андрей изаметно побагровел.

— Что слышал! Убирайся к чертовой матери и не смейбольше сюда приходить!

— А я вообще не собирался сюда приходить… Простопроходил мимо и вдруг вспомнил, что ты загораешь на этом курорте.