Лэнгдон шел за капитаном по знаменитой мраморной лестнице,что вела к маленькому внутреннему дворику в основании Стеклянной пирамиды.Спускаясь, они прошли мимо двух вооруженных автоматами охранников из судебнойполиции. Стало ясно: сегодня никто не войдет и не выйдет из этого сооружениябез разрешения капитана Фаша.

Вот они миновали наземный этаж и стали спускаться дальше, иЛэнгдон с трудом подавил нервную дрожь. Несколько успокаивало, правда,присутствие капитана, но в самом Лувре в этот час было мрачно, как в могиле.Лестница освещалась крошечными лампочками, вмонтированными в каждую ступеньку,как в проходе кинотеатра. Лэнгдон слышал, как под стеклянными сводами эхомотдается каждый его шаг. Подняв голову, он увидел за стеклянной крышей пирамидыслабо мерцавшие разноцветные отблески фонтанов.

– Как, нравится? – коротко осведомился Фаш и приподнялширокий подбородок.

Лэнгдон вздохнул, ему начали надоедать эти игры.

– Да, пирамида просто великолепна.

– Шрам на лице Парижа, – сердито проворчал Фаш. Один –ноль в его пользу.

Лэнгдон понял, что этому человеку трудно угодить. Известноли капитану, подумал он, что пирамида, построенная под патронажем ФрансуаМиттерана, состоит из 666 стеклянных панелей, что вызывало много споров икривотолков, особенно у противников бывшего президента, поскольку 666 считалосьчислом сатаны?

И Лэнгдон решил не затрагивать эту тему. Они спустились ещеглубже и оказались в подземном вестибюле. В царившем там полумраке трудно былооценить истинные его размеры. Построенное на глубине пятидесяти семи футов подземлей, это новое помещение Лувра занимало площадь в 70 000 квадратныхфутов и напоминало бесконечный грот. Отделка была из мрамора теплых охряныхтонов, в тон желтовато-золотистому цвету наземного фасада здания, и днем здесьбыло светло и людно. Сейчас же атмосфера тут царила, мягко говоря, совсем непраздничная, полумрак и пустота создавали ощущение, что ты находишься вхолодном склепе.

– А где же сотрудники музея? – спросил Лэнгдон.

– En quarantaine[10], – ответил Фаштаким тоном, точно Лэнгдон ставил под сомнение дееспособность его команды. –Очевидно, сегодня в здание проник посторонний. И все ночные сторожа Лувранаходятся сейчас в другом крыле, где их допрашивают.

Лэнгдон кивнул и прибавил шагу, стараясь не отставать отФаша.

– Как хорошо вы знакомы с Жаком Соньером? – спросилкапитан.

– Вообще не знаком. Мы с ним ни разу не встречались.

Фаш удивился:

– Но вы же должны были вечером встретиться?

– Да. Договорились о встрече сразу после лекции вАмериканском университете. Я ждал, но он так и не появился.

Фаш что-то записал в блокнот. Они двинулись дальше, иЛэнгдон мельком заметил менее известную пирамиду Лувра, так называемуюперевернутую. Они свисала с потолка и напоминала сталактит в пещере. Фаш жестомпригласил Лэнгдона подняться на несколько ступенек, которые вели к входу визогнутый аркой туннель. Над входом висела вывеска с надписью «DENON». Этоназвание носило самое знаменитое своими экспонатами крыло Лувра.

– А кто предложил вечернюю встречу? – резко спросилФаш. – Вы или он?

Вопрос показался странным.

– Вообще-то мистер Соньер, – ответил Лэнгдон, входя втуннель. – Его секретарша связалась со мной по электронной почте нескольконедель назад. Писала, что куратор узнал о моем предстоящем выступлении в Парижеи хотел бы воспользоваться этим, чтобы обсудить кое-какие вопросы.

– Какие именно?

– Не знаю. Связанные с искусством, полагаю. Ведь интересы унас были примерно одинаковые.

Фаш смотрел скептически.

– Так вы действительно понятия не имеете о предмете этойвстречи?

Лэнгдон не имел. Нет, в тот момент ему стало любопытно, чтомогло понадобиться от него Соньеру. Ведь выдающийся знаток изобразительногоискусства прославился своей скрытностью и замкнутостью, чрезвычайно редкопосещал лекции и прочие общественные мероприятия. И Лэнгдон просто обрадовался возможностипообщаться с этим незаурядным человеком.

– Но, мистер Лэнгдон, у вас есть хотя бы догадка о том, чтонаша жертва хотела обсудить с вами, причем в тот самый вечер, когда произошлоубийство? Это очень помогло бы в расследовании.

Лэнгдон уловил двусмысленность вопроса и сразу занервничал.

– Я действительно понятия не имею. Не спрашивал. И былпросто польщен, что такой человек захотел со мной встретиться. Я, видите ли,большой поклонник трудов Соньера. Часто цитирую его высказывания на занятиях.

Фаш снова сделал запись в блокноте.

Теперь они находились на полпути к входу в нужное им крыло,и Лэнгдон видел впереди два эскалатора, оба простаивали без движения.

– Так у вас с ним были общие интересы? – осведомилсяФаш.

– Да. Весь прошлый год я был занят тем, что делал наброскикниги, связанной с основными областями научных изысканий месье Соньера. И оченьрассчитывал на его мозги.

Фаш поднял голову.

– Простите?

Очевидно, идиома не поддавалась переводу.

– Я хотел узнать, каковы его соображения по этому поводу.

– Понимаю. Ну а повод?

Лэнгдон замялся, не зная, как лучше объяснить.

– В основе своей труд посвящен иконографии поклонениябогине, концепции святости женского начала. А также художественным изображениями символам, связанным с этим.

Фаш пригладил волосы мясистой ладонью.

– А Соньер знал в этом толк, да?

– Как никто другой.

– Понимаю.