словно мешок картошки, на влажные от пота простыни. И слон убрался наконец из ее груди, передавив внутри всю посуду.

Место действия: аэропорт Орли (Франция).

Показания сердцеметра: 2105,93 километра.

После того как Провиденс объявила вендетту всему, что напоминало, близко или отдаленно, голубую форму «Марокканских авиалиний», сцепилась с тремя стюардессами — одна из хорошей авиакомпании, две из плохой, — а заодно и с уборщицей терминала, ей осталось злиться только на саму себя, ибо проклятое пепельное облако находилось слишком высоко в небе, чтобы можно было подпрыгнуть и разогнать его одним махом. Подумать только — какое-то пепельное облако! — нет, решительно, эти курильщики не успокоятся, пока не выморят всех порядочных людей! Ибо кто, как не они, коптящие небо своим дымом, породили это черное чудовище! А вулкан — просто предлог, выдуманный производителями курева. Да уж, за их широкими спинами Исландия могла чувствовать себя спокойно. Кому придет в голову на нее жаловаться?! Уж конечно, не исландцам; да и неизвестно, существуют ли они вообще на этом свете. Вот вы — вы знаете хоть одного исландца? Вам известно, на кого они похожи, эти исландцы? Ученые давно доказали, что на протяжении человеческой жизни у нас куда больше шансов наткнуться на какого-нибудь йети, чем на исландца…

Будь Провиденс великаншей, она бы уж задала взбучку этой громадной летучей пепельнице! Встала бы на самые высокие каблуки, взяла гигантский пылесос и расчистила бы небосвод быстрее, чем расчищала свою квартиру в воскресное утро, под песни Radio Вossanova.

Увы, она родилась отнюдь не великаншей, а ее пылесос был не больше розового чемоданчика «Самсонит» (спец-формат для салона самолета). Кроме того, ее никогда не обучали укрощать облака — ни с помощью пылесоса, ни с помощью лассо. Во Франции не учили людей, а тем более женщин, а тем более почтальонш, укрощать облака. И очень даже напрасно!

И вот теперь, впервые в жизни, почтальонша могла только ждать, что было хуже горькой редьки для нее, нетерпеливой женщины, научившейся ходить в возрасте семи месяцев. Ждать и стараться сохранять спокойствие, что совсем уж невыносимо. Однако сделав сверхчеловеческое усилие, она присела за столик первого попавшегося кафетерия. Ей ужасно хотелось вытащить свой MP3, лежавший в кармане джинсов, сунуть в уши наушники и усладить себя хитом Black Eyed Peas, включив громкость на полную катушку, но вместо этого она предпочла заказать горячий чай. Чуть не добавив, на манер Джеймса Бонда:

— Размешать, но не взбалтывать!

Впрочем, сейчас ей было не до шуток. И она только буркнула: «Чай, и погорячее!» — даже не сказав «пожалуйста». Правда, она тут же извинилась за грубость. Она не имела права срывать злость на обслуживающем персонале — в конце концов, чем он-то виноват? Виновато облако. Виновата жизнь.

Жизнь… Вот она какова: Заира умирает, а она тут сидит и попивает чай.

Между прочим, мерзкий на вкус. Аэропортовский чай, стоящий бешеных денег.

Тем не менее, каким бы противным ни был этот горячий настой, он все-таки сделал доброе дело — успокоил ее. Конечно, вместо него она предпочла бы кофе, целое море кофе. Она бы одним махом вывалила в воду больше кофейных пакетиков, чем в телевизионной рекламе. Но с кофе она покончила, так же, как и с сигаретами. И потом, ей нужно было успокоиться. А оказывать в этом содействие отнюдь не являлось главным (да, впрочем, и второстепенным) свойством вышеупомянутого черного напитка.

Провиденс подождала еще несколько минут.

В этой «игре в терпение» она уже достигла определенного уровня и теперь поднималась на следующий. Нечеловеческое усилие превратилось в божественное. Похоже, ее скоро наградят медалью, а там и канонизируют. И переименуют в Страстотерпицу.

Да, здесь можно было говорить о нечеловеческом усилии, поскольку она привыкла все контролировать и никогда не плыла по воле волн. У себя на работе именно она ведала маршрутами почтальонов, решая, с какого квартала они должны начинать обход и где его заканчивать. Она сама устанавливала свой жизненный ритм. Почтальон с пятнадцатилетним опытом работы мог позволить себе такую скромную роскошь. Она сама решала, сбавить ли ей темп в солнечные дни, рваться ли вперед, когда на душе муторно. Но в последнее время у нее в сердце постоянно царила солнечная погода, ибо вот-вот должен был настать тот момент, когда она возьмет к себе Заиру. Эта девочка возродила ее к жизни. А ведь ей было уже тридцать пять лет. Такого она и ожидать не могла. До сих пор самой амбициозной ее мечтой было желание усовершенствовать отцовский рецепт приготовления майонеза под благосклонным взглядом звездного шеф-повара Фредерика Антона, взирающего на нее с телеэкрана в вечерней передаче «MasterChef — готовим вместе!». Потому что жизнь тоже чем-то напоминает майонез. Подобно ему, она состоит из простых вещей, таких, как яичные желтки и оливковое масло, и тут главное не подгонять события, а терпеливыми, размеренными усилиями превращать смесь в самый вкусный из всех соусов. Это занятие помогало Провиденс успокаивать нервы и гасить пожиравшее ее врожденное нетерпение. Словом, она была глубоко убеждена, что усовершенствование рецепта майонеза поможет ей усовершенствовать и свою жизнь.

Появление Заиры стало для нее толчком к важнейшему усовершенствованию. Она уже давно привыкла к мысли, что проведет остаток жизни в одиночестве, без потомства, коему могла бы завещать свой рецепт. И речь тут шла не о мужчинах: эти набежали бы, только мигни. Нет, дело было гораздо серьезнее — в материнском инстинкте. В желании всегда иметь частичку себя рядом с собой. Частичку, которую она оставит на этой земле, когда придется ее покинуть, и которая, в свой черед, оставит после себя частичку их обеих.

Увы, после того как Провиденс удалили последнюю часть матки, ей пришлось смириться с тем, что у нее никогда не будет детей. Рак весьма великодушно предоставил ей выбор: либо она ставит крест на себе самой, либо на своем желании произвести на свет потомство. Она пережила тяжелые времена, но в конечном счете победила эту гадость. И сегодня она станет матерью, что бы там ни думал ее рак. Об этом свидетельствовал листок бумаги с официальной подписью. Ей удалось спасти свое тело. И теперь она разродилась маленькой марокканской принцессой семи лет. Стала матерью, благополучно избегнув стадии сосок, младенческого крика и бессонницы.

Провиденс сделала глубокий вдох, и в глазах у нее заплясали мерцающие звездочки.

Она уже знала — как в прелестной песенке Кабреля, — что чем больше расстояние между ней и Заирой, тем ей труднее дышится, словно и она тоже проглотила облако.