class="p1">Воспоминание об их встрече вызвало у нее улыбку. В объятия Заиры почтальоншу привел аппендицит, настигший ее во время турпоездки в Марракеш. Француженку доставили в женское отделение убогой больницы восточного предместья города. В одно мгновение она увидела изнанку здешней жизни. Никаких туристов, никаких французов в шортах и сандалиях, никаких красивых видов, просящихся на фото, никакого полного пансиона. И браслет «все включено» здесь ничем не мог ей помочь. «Водку-по-первому-требованию» сменила вода из-под крана, да и то почти непригодная для питья и в ограниченных количествах. Потому что бутилированной воды на всех не хватало. И вдобавок эта удушливая жара. Вот когда Провиденс пожалела о леденящем кондишене в своем четырехзвездном номере. Правда, только поначалу, ибо через несколько часов она нашла утешение в чем-то более проникновенном, более духовном. Как ни грустно, но факт остается фактом: вы не познакомитесь с чужой страной, пока не полежите в одной из ее больниц. Потому что здесь невозможно замазать реальное положение вещей: розовая краска, которой размалеваны стены туризма, осыпается и падает, обнажая серый цемент и кирпичи.

Так судьба внезапно вырвала ее из тех райских мест, которые дарят человеку иллюзорное ощущение своего богатства. Это странное ощущение возникает в тот миг, когда вы даете чаевые швейцару, принесшему ваш багаж в номер, — бесполезная роскошь в наши дни, когда чемоданы малы, легки и вдобавок катятся на колесиках. Да я богачка! — вот что подумала, например, Провиденс, сунув швейцару бумажку в двадцать марокканских дирхемов. У себя дома она, конечно, отнюдь не купалась в роскоши, но всегда ведь найдется кто-то беднее вас. И не станете же вы отрицать, что даже самый бедный европейский клошар все-таки богаче мальчика-эфиопа, которому нечего и надеяться, что в его стаканчик упадет несколько монет, а в пустой желудок — несколько хлебных корок.

Самый банальный аппендицит зашвырнул Провиденс в самые низы марокканского общества. Причем общества больных женщин, ибо в здешних больницах царило строгое разделение по гендерному признаку: каждому полу — свой этаж. Но больше всего молодую француженку поразило то, что эти женщины, едва оправившись от первого удивления, приняли ее как свою. Здесь она увидела старух, скрывающих от посторонних глаз все части своего тела, кроме сердца да улыбки, которыми они согревали других обездоленных; женщин, потерявших мужа или ребенка; пятидесятилетних, но все еще красивых жертв автомобильных аварий, лишивших их ноги или части лица. А еще она увидела здесь девочку, прелестную, как маленькая принцесса, попавшую в это средоточие несчастий, где было не место детям ее возраста. Безжалостная болезнь чуть ли не с самого рождения приковала ее к больничной койке, а жизнь, похоже, забыла о ней навсегда. Тут она была явно лишней. Чего же она ждала? Этого она и сама не знала.

Эх, раздобыть бы волшебный противооблачный пылесос: он бы помог ей очистить и легкие малышки Заиры, избавить от зловредной напасти бронхи ее дорогой девочки. Уж она бы точно высосала из них этот мерзкий туманный сгусток и надежно упрятала бы его в обувную коробку. Согласитесь: облакам самое место в обувных коробках, а не в груди у маленьких девочек.

Но как бы там ни было, а судьба на сей раз оказалась благосклонной: она поставила рядышком, едва ли не вплотную, кровать женщины, мечтавшей, но бессильной стать матерью, и кровать девочки, лишившейся матери. Можно сказать, они просто родились для того, чтобы встретиться и полюбить друг дружку.

Провиденс сжала кулаки, устремив невидящий взгляд в свой пластиковый стаканчик.

И вот именно сегодня жизнь ее ребенка оказалась в чужих руках! Она стала заложницей авиарейса, заложницей самолета, заложницей какого-то облака! Да, теперь жизнь Заиры зависела от двух облаков — первое сжигало ее легкие, второе затмило небо. Мало им было одного, так нате вам второе!

И самое обидное заключалось в том, что проклятое облако накрыло какую-то ничтожную часть земного шара — Скандинавские страны, Францию да север Испании, вот и все. Остальная часть планеты жила себе припеваючи, знать не зная о происках этой кучи пепла. Просто она, Провиденс, очутилась в неподходящем месте. Такие дела.

Когда новая слеза плюхнулась в чай, который пошел круговыми волнами, на миг замутившими ее отражение, молодая женщина решила, что пора брать ситуацию в свои руки и вступать в борьбу. Если вблизи от вас разражается война, вы всегда можете выбрать — бросаться в атаку или оставаться нейтральным зрителем. А Провиденс не числила среди своих предков ни одного швейцарца.

Заира влюбилась в Провиденс с первого взгляда.

Потому что та приехала «оттуда», потому что она жила в Европе и потому что таких женщин в этой больнице сроду не бывало. А еще потому, что она была красивая и на ее лице отражалась большая внутренняя сила. Она была красивая даже тогда, когда ее принесли в палату на носилках, еще не отошедшую от наркоза, с вялыми губами и мутными глазами.

Любознательная девчушка узнала от медсестры, что у новенькой был «аппендицит», каковое слово ей тут же и разъяснили:

— Это воспаление нашего аппендикса, такого маленького отростка, который ни на что не годен и который нужно удалять, когда он воспаляется. Операция совсем легкая, никакой опасности.

Девочка слегка успокоилась. Но ее волновала еще одна загадка:

— А это вроде шестого пальца на ноге?

— Ну, примерно так. Он все равно нам не нужен. Так же, как и шестой палец на ноге. Только лишний лак на него уходит.

— А почему он есть, если ни на что не годен? Я не про палец, а про аппендикс.

— Не знаю, — ответила Лейла, присев к девочке на кровать. — Некоторые говорят, что он остался у нас от тех времен, когда мы были рыбами.

— Рыбами? А я думала, мы раньше были кошками, и копчик — это остаток нашего хвоста.

Девушка улыбнулась:

— Ну, ты у нас столько всего знаешь! Ладно, скажем так: мы были и рыбами, и кошками.

— Как сомики-кошки?

Эта ученая беседа могла бы длиться долгие часы, но в этот момент Провиденс очнулась от летаргии, в которую ее погрузили болеутоляющие лекарства. Она осторожно приоткрыла глаза, щурясь от яркого света в палате.

— Где тут сомики и кошки?

Лейла расхохоталась, но тотчас же смущенно прикрыла свой губастый рот рукавом белого халата. Она так заразительно смеялась, что этот смех, по принципу домино, захватил всю палату без исключения.

Молодая француженка еще несколько минут пыталась определиться во времени и пространстве, спрашивая себя, как ее угораздило попасть в этот аквариум, где говорили о каких-то сомиках. Но легкая боль в