Это был перстень с печаткой. Василиса вдруг отчетливовспомнила крепыша купальщика. Наблюдая за ним, она машинально отметила, как онстянул что-то с пальца левой руки и положил в карман джинсов. Снял кольцо, ноне снял часы. Наверное, они водонепроницаемые. С ними ничего не случится. Акольцо может соскользнуть в воде.

Ей захотел ось тут же закинуть перстень подальше, она ужезамахнулась, подняла руку, но в последний момент стиснула пальцы.

«Это может быть улика, все сгорит, ничего не останется, ихникогда не найдут».

Надежней всего было надеть перстень. Он оказался не таким ужбольшим и со среднего пальца правой руки не сваливался.

Внезапно ее будто шарахнуло током, дрожь пробежала по телу.Ей показалось, что рядом опять стреляют, причем звучат не отдельные выстрелы, аочередь. Но нет, это просто что-то там лопалось и трещало от огня. Рухнулакрыша дальнего корпуса. Сноп искр взметнулся высоко в черное небо. Василисарешилась взглянуть сквозь дым, туда, где горело сильней всего. Там полыхал ужене только деревянный корпус, но и деревья. Несколько сухих старых берез былипохожи на гигантские факелы, окруженные снизу дрожащими кругами из мелкихязычков пламени. Круги расширялись, росли на глазах. Вспыхивали ветки, тлела итрещала трава.

Василиса глубоко вздохнула, собралась с силами и попыталаськрикнуть: «Гриша!» Но в горле першило, никакого звука не было. Все заглушалтреск горящего леса, она не услышала даже собственного надрывного кашля.

Ни о чем больше не думая, задыхаясь от дыма и слез, онапошла прочь, вдоль берега реки. Кустарник подходил вплотную к воде, ноги пощиколотку увязали в прибрежном теплом иле. Надо было идти быстрей, но неполучалось. Ей стало казаться, что она вообще не продвигается вперед. Сколькоона ни шла, треск за спиной не делался тише. Огонь догонял ее. Василиса бояласьоглянуться и постоянно кашляла от дыма. В какой-то момент ей послышался новыйзвук, громкий рокот мотора. Сначала она решила, что все-таки добралась дошоссе, однако потом сообразила, что звук идет от реки. Она как раз подошла кизлучине и не могла видеть, что там, за поворотом. По движению воды, по зыбкимрасходящимся полосам она догадалась, что это катер, и уже хотела крикнуть,замахать руками. Но вместо крика из горла вылетел слабый неслышный хрип, астоило взмахнуть руками, и Василиса потеряла равновесие, свалилась в высокуюострую осоку, лицом в ил.

* * *

Нельзя оставлять трупы с пулями внутри. Нельзя оставлятьживых свидетелей. Нельзя возвращаться туда, где наследил. Тем более глуповозвращаться, когда там все полыхает открытым пламенем. Но фаланга левогомизинца покраснела и стала зудеть.

Перстень был его единственным талисманом. Он ничего не носилна шее, на запястье надевал только платиновый «Роллекс». Он не терпелпобрякушек, не верил в обереги и прочую мистику, но за своим перстнем готов былполезть в огонь и в воду.

Оружие благополучно довезли и разгрузили. Временнымпристанищем нескольких гаубиц, ящиков с гранатами и прочего железа послужилпросторный подвал дачи, которая когда-то принадлежала родному дяде Шамана, атеперь стала его собственностью вместе с участком в пятнадцать соток, добротнойбанькой, бассейном и теннисным кортом. Безусловно, прятать там железо былорискованно, и если бы не пожары, Шаман никогда бы не пошел на это. Но всегодняшней ситуации более надежного места он придумать не мог, к тому жепредставить, что кто-нибудь нагрянет туда с обыском, было практическиневозможно.

Лезвие, Миха и Серый завалились спать. Шаман спать не хотел,но чувствовал себя разбитым. Мысль о перстне не давала покоя. Послеконтрастного душа, плотного завтрака и крепкого кофе он немного посидел водиночестве на веранде. Из-за смога окна были закрыты. Мощный кондиционер, какмог, охлаждал воздух. На журнальном столе лежали паспорт и студенческий билет.С билетом все было ясно. Он принадлежал студенту второго курса медицинскогоинститута Королеву Григорию Николаевичу, 1984 года рождения, тому самому парню,который наткнулся на мертвого бомжа и был убит первым. Что касается паспорта,тут возникали неприятные сомнения.

Грачева Василиса Игоревна, 1985 года рождения, внимательносмотрела на Шамана с маленькой черно-белой фотографии. У нее были большиекруглые глаза, широкие черные брови. Темные волосы гладко зачесаны назад,чистое маленькое лицо открыто и не накрашено.

Шаман разглядывал паспортную фотографию и пытался вспомнитьубитую девицу. Перед ним вставал совсем другой образ. Взлохмаченные желтыеволосы, круглые щеки, тонкие брови. Василиса Грачева получила паспорт в 2000-м.Ей было пятнадцать, то есть прошло два года. Девицы в этом возрасте любятэкспериментировать со своей внешностью. Она могла подстричь и перекраситьволосы, выщипать брови, похудеть или поправиться. Могла надуть себе губы силикономдо негритянской пухлости. Что касается глаз, то спросонья, да с похмелья, ониотекают, меняют форму.

Шаман привычным жестом прикоснулся к фаланге левого мизинцаи честно признался себе, что потеря перстня тревожит его значительно больше,чем проблема с Грачевой Василисой Игоревной. Даже если было две девицы, товторая вряд ли видела кого-то. Она могла слышать голоса, стрельбу, но видеть —нет. В противном случае кто-нибудь из них четверых непременно бы ее заметил.

— Дел много, времени мало, — произнес Шаман и резко поднялсяс кресла.

Через десять минут самая неприметная из трех его машин,темно-синяя маленькая «Мицубиси», катила по пустынному шоссе. Маршрут онпродумал заранее и аккуратно сверился с картой.

Река Кубрь была тощая, но длинная. Она тянулась на многиекилометры, сливалась с Румяным озером и текла дальше, на северо-запад. Румяноеозеро находилось всего в десяти километрах от поселка Временки, то есть от дачиШамана. На берегу озера был небольшой яхт-клуб, там давали напрокат яхты икатера.

Самый банальный камуфляж — джинсовая кепка, темные очки,накладные усы сделал Шамана неузнаваемым. К клубу он не стал подъезжать намашине, оставил ее на парковке у придорожного кафе. Вместо паспорта в качествезалога вручил парню, выдающему катера, две купюры по сто долларов.

— Там дальше все горит, — равнодушно предупредил парень.

— Ну, вода пока не закипела, — ответил Шаман.

Оказавшись на реке, в полном одиночестве, он стал тихонапевать: «Лютики-цветочки у меня в садочке». Он с детства любил эту песню. Еепостоянно пел дядя, шикарный драгоценный дядя Жора, генерал-майор военнойавиации. Он был жизнелюб, шутник и обжора, ни в чем себе не отказывал. Умеркрасиво, по-купечески, в возрасте семидесяти лет. На масленицу обожралсяблинами с черной икрой. Ел, ел, поперхнулся, закашлялся, рухнул на персидскийковер, и все. Он весил столько, что санитары долго не могли поднять на носилкахего тело в светлом кашемировом костюме, заляпанном икрой и маслом. Он не имелдетей и все свое имущество оставил любимому племяннику, которого много летназад баюкал дурацкой песенкой.