Видимо, все-таки именно предостережение,потому что на выходе из города, уже за шлагбаумом, была Пелагии явлена приметаявно недоброго свойства. Оглянувшись и уввдев, что поблизости вроде бы никогонет, инокиня достала из поясной сумки, где вязанье, маленькое зеркальце ипринялась разглядывать нос — не побледнели ли настырные веснушки от одуванногомолочка. А тут из придорожных кустов шуршание раздалось, и вылезли две бабы,невесть зачем сошедшие с шляха. Сестра Пелагия хотела руку за спину спрятать,да так неловко, что зеркальце упало. Подняла — нехорошо: две трещиныкрест-накрест, а всем известно, что это за знак. Ничего хорошего он непредвещает.

К плохим приметам Пелагия, вопрекимонастырскому уставу, относилась серьезно, и не из невежества, а потому чтомногократно убеждалась: неспуста они за долгие века народом выделены иперечислены. Как положено в подобном случае, зачерпнула горстку праха, кинулачерез левое плечо, осенила себя крестным знамением (чего всуе никогда неделала), прочла молитву Пресвятой Троице и пошла себе дальше.

О тревожном думать не хотелось (да, в общем, ине с чего было), впереди предстояло пусть маленькое, но все же не лишенноепознавательности приключение, и настроение монахини, ненадолго омраченноегибелью зеркальца, быстро наладилось, тем более что стояла та волшебная летняяпора, когда воздух от зрелого солнца делается золотистым, будто мед, небовысокое, а земля широкая, и все вокруг полно щедрой жизни и доброй истомы. Да,впрочем, что описывать, все и так знают, как выглядит пригожий августовскийдень, не так давно переваливший за середину.

На первой же версте Пелагии повезло — подсадилна телегу старичок крестьянин. Дороги у нас в губернии новые, ровные, едешь —будто по льду скользишь, и докатила Пелагия на мягком сене с полным комфортомдо самого поворота с Астраханского шляха на Дроздовку.

Тут, на самой развилке, было еще однопредзнаменование, да такое, что хуже уж и не придумаешь. Сойдя с телеги иблагословив старичка. Пелагия увидела в стороне кучку людей, столпившихся возлекакой-то повозки и что-то там молчаливо разглядывавших. По прирожденномулюбопытству не могла сестра пройти мимо такого события и подошла посмотреть,что там за диковина. Протиснулась меж мужиков и богомольцев, прищурилась черезочки: самое обыкновенное дорожное происшествие — сломалась ось. Но возлепокривившейся повозки отчего-то торчал исправник и кряхтели двое полицейскихстражников, насаживая колесо на свежесрубленный и кое-как зачищенный дубок.Исправник был знакомый, капитан Нерушайло из ближнего Черноярского уезда, а вповозке лежало что-то продолговатое, прикрытое брезентом.

— Что, Пахом Сергеевич, утопленник? — спросилаПелагия, поздоровавшись и на всякий случай перекрестив брезент.

— Нет, матушка, пострашнее, — с загадочнымвидом ответил исправник, вытирая платком малиновую плешь. — Река двухупокойников выкинула. Безголовых. Мужчина и отрок. Так на песке рядышком илежали. Вот какая оказия. Расследование будет, по всей форме. Везу вот вгубернию на опознание. Хоть как их опознавать, черт разберет. Прошу прощения,само сорвалось.

Пелагия «черта» с плеча стряхнула, чтоб нелип, и перекрестила уже не мертвецов, а себя.

— Это не наши, — сказали в толпе. — У настакого душегубства отродясь в заводе не было.

— Да, — согласился кто-то. — Не иначе как сНижнего принесло, там у них сильно шалят.

Это мнение было встречено всеобщим одобрением,потому что заволжане нижегородцев недолюбливают, считая их народишком вороватыми никчемным.

— Ваше благородие, показал бы, что за люди.Вдруг да узнаем, попросил борода в хорошем казакине — солидный человек, ивидно, что не из одного любопытства, на мертвяков поглазеть.

Многие просьбу поддержали, а бабы хоть ипоохали, но больше из приличия.

Исправник надел фуражку, немного подумал иснизошел.

— А что ж, и покажу. Вдруг и вправду…

Сдернул Пахом Сергеевич покров, и Пелагиясразу отвернулась, потому что трупы были совсем голые, монахине на такоесмотреть не пристало. Успела только увидеть, что у большого, волосатого, леваярука, где полагается кисти быть, заканчивается сыромясным обрубком.

— Ой ты, Господи, мальчонка-то малой совсем, —запричитала какая-то из баб. — У меня Афонька такой же.

Дальше Пелагия смотреть не стала, потому чтопослушание есть послушание, и зашагала проселком к Дроздовке.

Что-то душно становилось, и от землиподнималось некое струение, как бывает в жаркий день перед дождем. Пелагияускорила шаг, поглядывая на небо, по которому, быстро набухая, катиласькруглая, плотно сбитая туча. Впереди виднелась ограда парка, и над деревьямизеленела крыша большого дома, но до него пока еще было далеконько.

Ничего, не размокну, сказала себе монахиня, нонастроение у нее было уже совсем не то, что прежде. Сестру Пелагию одолевалонедостойное чувство — зависть. Вот это настоящее дело, думала она, вспоминая,как важно произнес Пахом Сергеевич вкусное слово «расследование».

Кому страшную тайну разгадывать, а комуразбираться, от чего околел тетенькин брудастый. Ну и послушание дал владыка.

Пусть сестра Пелагия пока идет себе под быстротемнеющим небом к железным воротам дроздовского парка, мы же тем временемсделаем отступление, чтобы разъяснить некоторые тайны нашей губернскойполитики, а также представить персон, которым суждено сыграть ключевую роль вэтой темной и запутанной истории.

Как уже было сказано, Заволжская губернияобширна, но находится вдали от вместилища центральной власти и с давних временбыла не то чтобы совсем предоставлена самой себе, но очень мало осененавниманием со стороны высших сфер. Ничего желанного для сих сфер в Заволжье нет— всё леса, да реки, да озера, в особенности же много болот, и таких, что вгоды Смуты где-то в здешних трясинах сгинул целый ляшский обоз, отправленныйСамозванцем на поиски волшебного Злата Камня.