Смутившись, Пелагия принялась многословнооправдываться, что с веснушками воюет не ради, упаси Господи, телесной красы, аединственно из благочиния — хороша инокиня с конопатым носом.

— Ну-ну, — недоверчиво покачал головойархиерей, всё медля перейти к главному.

Переходы от дерзости к смирению и обратно усестры Пелагии всегда происходили молниеносно, не уследишь. Вот и сейчас,блеснув глазами, она очень уж смело спросила:

— Владыко, неужто вы меня из-за веснушеквызвали? И опять Митрофаний не решился о деле заговорить. Покашлял, сызновапрошелся по библиотеке. Спросил, как ученицы в школе. Прилежны ли, хотят лиучиться, не обучают ли их сестры лишнему, что в жизни не поможет, а толькопомешает.

— Мне доносят, ты их затеяла плаванию обучать?Зачем это? Будто велела сколотить на Реке купальню и плещешься там вместе сними? Хорошо ли это?

— Плавание девочкам необходимо, потому что,во-первых, укрепляет здоровье и развивает гибкость членов, а во-вторых,способствует стройности, — ответила сестра. — Они ведь из бедных семей, всебольше бесприданницы. Вырастут — женихов найти надо… Владыко, да ведь вы меня ине из-за школы вызвали. Третьего дня мы уж говорили про школу и про плаваниетоже.

Не из тех была Пелагия, кого можно долго занос водить, и потому Митрофаний наконец заговорил о придуманном минувшей ночью,перед тем как уснуть.

— Осел, про которого я тебе толковал, я самыйи есть. Потакая твоим мольбам, а еще более — собственному пустому тщеславию,для пастыря совершенно неприличному, держу от всех в тайне, что истинный докапо части разгадки неявного и ложноочевидного не я, старый дурень, а ты, тихаярясофорная инокиня Пелагия. И от меня, как от того славолюбивого осла, всеожидают чудес и новых прозрений. Теперь уж и не поверит никто, если я объявлю,что это всё твоим промыслом совершалось, а я только тебе послушания назначал…

Спицы перестали постукивать друг о друга, вкруглых карих глазах зажглись огоньки.

— Что случилось-то, отче? Видно, не в нашейгубернии, а то я бы знала. Опять, как в прошлый год на Маслену, казну церковнуюпохитили? спросила сестра с нетерпеливым любопытством. — Или, не приведиГосподь, духовное лицо умертвили? Какое послушание мне будет от вашегопреосвященства на этот раз?

— Нет, человекоубийства никакого нет. —Митрофаний сконфуженно отвернулся. — Тут другое. Не по преступной части. Вовсяком случае, дело это не полицейское… Я тебе расскажу, а ты пока слушай.После скажешь, что думаешь. Да ты вяжи. Вяжи и слушай…

Он подошел к окну и всё дальнейшее проговорил,глядя в сад и время от времени принимаясь постукивать пальцами по раме.

— Недалеко отсюда, верст восемь, усадьба моейдвоюродной тетки, Марьи Афанасьевны Татищевой. Она уже глубокая старуха, акогда-то давно считалась одной из первых петербургских красавиц. Я мальчикомбыл, помню, как она к нам приезжала. Веселая была, молодая, в шашки со мнойиграла… Вышла замуж за офицера, полнового командира, ездила с ним по разнымотдаленным гарнизонам, потом он в отставку вышел, и поселились они здесь, вДроздовке. Этот самый Аполлон Николаевич, ныне уж покойный, страстный былсобачник. Первую псарню держал во всей губернии. И борзые у него, и гончие, илегавые. Один раз щенка за тысячу рублей купил, вот какой был отчаянный. Ноэтого всего ему мало показалось, возмечтал он некую особую, прежде ещенебывалую породу вывести. И весь остаток жизни с этим прожектом провозился.Породу он назвал «белый русский бульдог». От обычного отличается мастью — белыйвесь, как молоко, особой приплюснутостью профиля (забыл, термин у собачниковесть для этого специальный) и еще какой-то невиданной брудастостыо — это когдабрыли свисают. Главная же особенность, в которой вся изюминка, — чтоб при общейбелизне правое ухо было коричневым. Не припомню, какой в этом смысл — что-топро каски… Кажется, когда Аполлон Николаевич в кавалергардах служил, у них вэскадроне был обычай каски немного набекрень надевать. Вот ухо эту лихость иотражает. Ах да, забыл, еще они должны чрезвычайной слюнявостью обладать, уж незнаю, для какой практической пользы. В общем, уродище, каких поискать.Действовал Аполлон Николаевич так. Во все барские дома, где бульдогов держали,по всей России дал знать, что выродков-альбиносов топить, как это делаютобычно, не следует, а нужно немедля отсылать к генерал-майору Татищеву, и онвыкупит бракованных щенков за хорошие деньги. Белые щенки, да еще с коричневымправым ухом у бульдогов рождаются очень редко. Сейчас не помню, хоть много рази от дяди, и от тетки слышал… Может, один на сотню пометов. Вот, стало быть,собирал Аполлон Николаевич этих уродцев, подращивал и между собой скрещивал.Щенки выходили обыкновенные, рыжие, но иногда получались и белые, буроухие, итеперь уже чаще — скажем, на десяток пометов один. Тех он снова отбирал искрещивал, да еще следил, чтоб побрудастей и послюнявей были. Особеннаятрудность, конечно, с этим треклятым ухом выходила. Очень уж многихвыбраковывать приходилось. И так поколение за поколением. Когда дядя преставился,он уж далеко к своей мечте продвинулся, но все же еще находился, так сказать,на полдороге. Умирая, завещал жене довести начатое до конца. А МарьяАфанасьевна была супруга поистине золотая. В свое время из светских чаровницвраз перестроилась в матери-командирши, а после и в помещицы. И всё безпритворства, от души и в охоту. Такой у нее от Бога женский талант. Если б мужей на смертном одре поручения не дал, поди, засохла бы, не справилась с горем.А так ничего, вот уже двадцать лет вдовеет и крепка, деятельна, характеромбодра. Все разговоры, все помыслы только на собачью материю. Я уж и пенял ейнесоразмерностью увлечения, и корил — не слушает. Как-то говорю, не всерьез,поддразнивая: «Тетенька, а если к вам Люцифер явится и попросит вашу душу христианскуюв обмен на чистейшую белую породу, отдадите?» «Господь с тобой, Миша, отвечает,что это ты такое несешь». И вдруг примолкла, задумалась. Это уж, скажу я тебе.Пелагия, не шутки! Так или иначе, продолжила она дело покойного мужа повыведению русского белого бульдога и немало в том преуспела. Особенно по линиибрудастости, плоскомордия и слюнявости. С ухом у нее хуже сложилось. Из совсемидеальных у нее до недавнего времени всего три кобеля накопилось. Дед по кличкеЗагуляй, уж старый, на девятом году. Потом сын его, Закидай, четырехлеток. Имесяца два-три назад на радость старухе народился Загуляев внук, назвалиЗакусаем. Такой он вышел по всем статьям образцовый, что тетка всех прочихпсов, недостаточно совершенных, велела перетопить, чтоб породу не портили,оставила на развод только этих троих. Ох, забыл еще из существенных статей:криволапые они и носы розовые в черную крапинку. Это тоже важное отличие…

Здесь владыка почувствовал себя совсем глупои, смешавшись, искоса взглянул на слушательницу. Та шевелила губами, считаяпетли. Недоумения не выказывала.