Глухомань, тмутаракань, медвежий угол. Ижители здешние тоже отчасти похожи на медведей, такие же нерасторопные икосматые. Бойкие нижегородцы и тороватые костромичи придумали глупую присказку:заволжане все бока отлежали. Что ж, заволжане и в самом деле суеты и проворстване любят, соображают не резво и перпетуум-мобилей, верно, не изобретут. Хотякак сказать. Тому несколько лет в деревне Рычаловке, что в ста двадцати верстахот Заволжска, один пономарь придумал подъемник — на колокольню ехать. Лень ему,видишь ли, стало каждый день по восьмидесяти крутым ступенькам вверх-внизбегать. Посадил на длинные постромки стул со спинкой, понатыкал каких-тошестеренок, рычажков, и что вы думаете взлетал под небеса в две минуты. Самвладыка приезжал посмотреть на этакое чудо. Подивился, покачал головой,прокатился на диво-стуле и раз, и два, а после велел всю конструкцию разобрать,потому что в колокол положено звонить со смирением, благоговейно запыхавшись,да и ребятишкам лишний соблазн. Пономаря Митрофаний отправил в Москву учитьсяна механика, а вместо него прислал другого, мозгами поскучнее. Но этот проблесксамородного гения скорее является исключением. Признаем честно, что в купностисвоей заволжане тугодумны и ко всякой новизне подозрительны.

И губернатора нынешнего, Антона Антоновича фонГаггенау, у нас сначала приняли неодобрительно, потому что, пропитавшись духомблагоустроительных реформ, задумал он перевернуть доверенную ему область с ногна голову, причем утверждал, что, наоборот, поставит ее с головы на ноги. Однакоуберег Господь заволжан от излишних потрясений. Попал молодой реформатор подвлияние Митрофания, смирил гордыню, остепенился, а в особенности после того,как по благословению преосвященного женился на лучшей местной невесте. Дляэтого барону, конечно, пришлось перейти из лютеранства в православие, и егодуховным отцом стал не кто иной, как владыка. До того прижился у нас господинфон Гаггенау, что когда за примерное управление губернией был зван в столицу наминистерство отказался, рассудив, что тут ему лучше. В общем, был немец, давесь вышел. Раньше, бывало, по вечерам глинтвейн из маленькой фарфоровойкружечки попивал и сам с собой на виолончели играл, а теперь к клюквеннойнастойке пристрастился, на Крещение в проруби купается и после того из парной часапо три не выходит.

И, как положено настоящему русскому человеку,пребывает губернатор под каблучком у жены. Впрочем, у такой особы, как ЛюдмилаПлатоновна, находиться под каблучком отрадно и приятно, такого рабства многиебы пожелали. Родом она из Черемисовых, первейшей заволжской фамилии, еще ПетромВеликим возведенной из купеческого звания в графское достоинство. ДевушкойЛюдмила Платоновна была тонка и нежна мыслями, но после рождения четверыхмаленьких барончиков поменяла комплекцию и обзавелась приятной взору пышностью,отчего красота ее еще более выиграла. Ясноглазая, румяная, полнорукая,преодолев тридцатилетний рубеж, баронесса стала являть собой совершеннейшийобразчик истинно русской красоты, к которой немцы сухопарой и плешастойнаружности (к числу коих относился и Антон Антонович) испокон веков проявляютдушевное и телесное влечение. Людмила Платоновна свою силу над мужем оченьбыстро поняла и стала привольно пользоваться ею по своему усмотрению, но вредадля губернии от этого до поры до времени никакого не проистекало, потому что,будучи женщиной сердечной и чувствительной, госпожа фон Гаггенау все своинемереные силы отдавала благотворительной и богоугодной деятельности, так чтодаже и владыка находил ее воздействие на супруга полезным в смысле смягченияостзейской деревянности, отчасти свойственной барону в сношениях с людьми.Правда, в связи с последними событиями Митрофаний был вынужден переменитьсуждение насчет женского засилья, но об этом не здесь, а чуть далее.

Пожалуй, единственным лицом (разумеется, несчитая владыки, на чей авторитет Людмила Платоновна, впрочем, никогда и недумала покушаться), с влиянием которого губернаторша, несмотря на все своиусилия, совладать так и не сумела, был доверенный советчик барона МатвейБенционович Бердичевский, занимавший должность товарища прокурора окружногосуда. История этого чиновника не совсем обычна и заслуживает быть рассказаннойпоподробнее.

Матвей Бенционович из бывших иудеев и тоже,подобно губернатору, крестник владыки Митрофания. До вхождения в лоноправославной церкви звался неблагозвучным именем Мордка, каковое и поныне созлорадством употребляют его недруги — конечно, за глаза, потому что близостьМатвея Бенционовича к власти всем хорошо известна. Будущий губернаторовнаперсник появился на свет в самой что ни на есть лядащей семье, да в раннемвозрасте еще и осиротел, вследствие чего, согласно заведенному у нас снекоторых пор обычаю, был принят на казенный кошт сначала в четырехклассноеучилище, а затем, ввиду редкостных способностей, и в гимназию. Митрофаний раноприметил даровитого отрока, по окончании гимназического курса определил вСанкт-Петербургский университет. Бердичевский не стушевался и в столице,закончил курс первым, с отличительным дипломом, и получил право выбирать любоеместо службы, хоть бы даже и в министерстве юстиции, однако предпочел Заволжск.Еще бы, умнейший человек, и нисколько не прогадал. Кто бы он был в Петербурге?Провинциал, плебей жидовского роду и племени, что, как известно, еще хуже, чембыть вовсе без роду и племени. А у нас его приняли ласково. И место хорошеедали, и невесту славную сосватали. Митрофаний всегда говорил, что мужчинуделает жена, и для наглядности пояснял свою идею при помощи математическойаллегории. Мол, мужчина подобен единице, женщина — нулю. Когда живут каждый сампо себе, ему цена небольшая, ей же и вовсе никакая, но стоит им вступить вбрак, и возникает некое новое число. Если жена хороша, она за единицейстановится и ее силу десятикратно увеличивает. Если же плоха, то лезет напереди во столько же раз мужчину ослабляет, превращая в ноль целых одну десятую.

Для Матвея Бенционовича владыка подобралдевушку хорошую и домовитую, из обер-офицерских детей.

Зажили они в любви и согласии, а плодитьсяпринялись так, что за первые десять лет супружества, истекшие как раз к началунашего повествования, произвели на свет двенадцать потомков обоего (но попреимуществу женского) пола.

При желании Бердичевский мог бы занять и иную,более видную должность, хоть бы даже и председателя окружного суда, но поскладу характера и природной конфузливости предпочитал держаться в тени; советывласти давал не в присутствии и не на ареопагах, а больше келейно, за чаем илитихой игрой в преферанс, до которой Антон Антонович был большой охотник. Иобвинителем на процессах Матвей Бенционович тоже выступать не любил, ссылаясьна гнусавый голос и несчастливую внешность. Собою он и вправду был не красавец— кривоносый, дерганый, и одно плечо заметно выше другого. Его номинальныйначальник окружной прокурор Силезиус, мужчина представительный, но оченьглупый, читая в суде составленные Бердичевским речи, нередко срывал бурныеовации, а Матвей Бенционович только вздыхал и завидовал.