лице, изобразив растерянность и наивность. Захлопал ресницами, пародируя Настеньку из старой сказки про Морозко: — Тепло, дедушка.

Даже голос стал вкрадчивым, с придыханием, чтоб ненароком не проскочили повышенные тона́. Где-то в стороне тихо подавился смехом портальщик, наблюдающий за импровизированным цирком. Но какой бы смешной ни показалась эта сценка, они точно отражала суть местного отношения полов, только вместо Деда Мороза должна быть высокая и грузная герцогиня, а вместо Настеньки — щупленький местный юноша.

Пётр Алексеевич тихо выругался и подошёл к помощнику дежурного, нависнув над капитошкой. Как говорится, на безрыбье и рак рыба, а таракан — так вообще за баранину прокатит. Вот были бы на месте Юра с Катариной, отправил бы их, но Катюша беременна, и Юра взял отпуск по семейным обстоятельствам. А так как храмовница, как и полагается местным жительницам, в меру набожна, отправились в экскурсию по монастырям и храмам. Пётр Алексеевич предлагал им побывать на Земле, но потом сошлись на том, что пока девушка в положении, со сменой параллельных миров лучше не рисковать, мало ли как на плоде скажется отсутствие магического фона.

В общем, надо самому, но взяв помогальщика. А кандидат в путешествие понял ситуацию совсем иначе, так как сразу сделал виноватую физиономию и тихо пролепетал, как та сказочная Настенька. И даже глазками захлопал невинно-невинно.

— Я понял, тащ генерал, молчу. Больше ни слова.

Но генерал не стал ругаться, а взял капитана за плечи и бесцеремонно подвёл к дверному косяку дежурки, снял с него фуражку. А на косяке виднелись сделанные перманентным маркером штрихи, как в комнате у детей, где так же отмечают рост молодого чада.

Ещё раз смерив взглядом капитошку, Пётр Алексеевич задумался.

Борщёв был в самую притирочку по верхней допустимой отметке.

В принципе, и на морду сойдёт. Глаза серые. Волосы тёмно-русые. Руки чистые, ухоженные. Загара немного. Не широк, но жилист. В общем, не аристократ, но и на крестьянина непохож. Эсквайр, одним словом.

Вздохнув, генерал по-отечески взъерошил волосы на голове Дмитрия и заговорил:

— Мне предстоит поход. Нужен человек на должность адъютанта. Ты хоть и зануда и тот ещё кровопийца, но имеешь понятия, что и как. По внешним параметрам тоже подходишь. В общем, капитошка, ты готов пойти со мной? Но запомни, предлагаю только один раз, второго шанса не будет.

— Но я же не прогрессор, — криво улыбнулся Борщёв, словно неудачной шутке. А затем поглядел на новичков, взвешивая плюсы и минусы ситуации, заодно сравнивая себя с прибывшими.

Из плюсов — из обычных штабников можно сразу шагнуть в космонавты и Миклухи Маклаи, а то и на Колумба замахнуться. У Юрца же получилось.

В общем, заманчиво получается.

Из минусов же только один — здесь вполне могут убить или похитить и продать в рабство. Но заманчиво же… сука, и совсем как в той поговорке: или грудь в крестах, или голова в кустах.

Видя замешательство во взгляде капитошки, который аж губы кусать начал, генерал достал из кармана значок с кроликом и факелом — герб допущенных к внешним походам, протянул значок и прошептал мягонько-мягонько, совсем как стекловата:

— Дима, здесь я решаю, кто прогрессор, а кто нет. Неволить не буду. Мне исполнитель из-под палки не нужен, но если дашь согласие — ты прогрессор. Время подумать — до утра.

— Так, уже утро, — проговорил капитан Борщёв.

— Тогда жду ответа.

Дмитрий повёл шеей и оттянул ставший тесным ворот формы, потом коротко ухмыльнулся, облизал губы и протянул руку, на которую упал значок. Кролик, он же заяц — символ чуткости и, как ни странно, бесстрашия. Не зря же была песенка, в которой зайцы в полночь косили трын-траву. А факел в лапках — светоч знаний. Была ещё одна шутка, связанная с живущими в норах книжными персонажами — хоббитами, которые созвучны рэббитам — то есть тем же кроликам, если переводить с английского. А уж про то, что в прогрессоров Реверса отбирают преимущественно низкорослых, как те же полурослики, и говорить не надо.

Едва значок упал на ладонь, генерал хлопнул Дмитрия по плечу и повернулся к унылым новичкам, даже не понимающим, что сейчас произошло:

— Запомните. Лягушонок — это местный синоним идиота. А слёзы дождя — это горе луковое.

* * *

Тускло светлел самый краешек неба, и утро готовилось прокатиться по мокрым от росы травам едва заметным туманом. Но ночь ещё не убрала своё чёрное покрывало, и густые кусты, облепившие склон холма, скрывали истинных полупризраков от посторонних взглядов.

— Времени не хватает, — мелодично прорычала фигура в плотном одеянии. Движения были резкими, а сама напряжена, словно вот-вот сорвётся в бег. Но сие не удивительно, ведь долгий бег был частью её службы дозорной Туманного Леса.

Впрочем, они обе состояли в дозоре, только одна являлась воительницей, а вторая — колдуньей.

— Не рычи, не собака, — ответила вторая, которая колдунья, вздохнула и вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, ибо давно отвыкла от подобных приключений. Она была немного старше своей спутницы по годам, а по умению являлась мастерицей чар, и звали её Ци́тифур, то есть Огнекрылой. Но не в честь пламени или умения вызывать огонь. Нет, огнекрылыми гусями в языке первородных звали обитающих на солёных озёрах фламинго. Высокая и стройная, с лёгкой горбинкой на носу, девушка действительно походила на розовую птицу, но голос у чаровницы был не в пример лучше, и мать даже подумывала дать дочери имя Соловушка.

У нетерпеливой же воительницы забытое ныне детское имя сменилось на Аргифире́т — что значило Серебряная Куница.

А ещё они были родные сёстры. Хотя и от разных отцов.

— Она действительно здесь, или мы идём по ложному следу? — недовольно проронила Куница.

Фламинго задрала голову и замерла, прислушиваясь к утренним шумам. Робко, словно до конца не проснувшись, пели первые птицы. Попискивали ещё не ушедшие на дневной покой летучие мыши. А со стороны крепости самозванцев доносились непривычные звуки, по которым сложно что-либо понять. А когда шедший с девами с поклажей на спине бычок негромко замычал, чародейка свела пальцы щепотью и прошептала:

— Тишина.

Бычок тут же смолк.

Немного постояв, Огнекрылая Гусыня Цитифур присела и дотронулась подсохшей земли. По траве — от травинки к травинке — прыгая, как быстрые блохи, к ладони устремились зеленоватые искорки, а достигнув, упали изумрудными снежинками в палые листья. Листочки шевельнулись и вспучились небольшими бугорками, а из бугорков проросли грибы — сыроежки со