– Пообедаем?

Ольга искоса глянула на часы, сложила губы то ли трубочкой, то ли бантиком, задумалась на мгновение, согласилась.

– Только мне нужно сделать пару звонков, – предупредила и уткнулась в телефон. Звонить никому не стала. Отправила сообщения, перенесла несколько встреч. В итоге освободила не только обеденное время, но и всю вторую половину дня.

А дальше… дальше между ними завязались странные, не подходящие ни под одно существующее определение отношения. Они были очарованы взаимно. Созванивались ежечасно, обменивались мыслями, чувствами, нелепыми романтичными картинками. До невозможности разные, они приросли друг к другу. Алина и сейчас вспоминала тот период как вечную смену хрустальных стекляшек в волшебном калейдоскопе, бесконечное кружение карусели на площади рядом с белоснежной базиликой Сакре-Кер на Монмартре.

Вот Ольга в накинутом на острые плечи тренче взбегает, цокая каблуками, по ступеньками в кафе. Замирает на секунду посередине. Оборачивается, машет рукой и шлет воздушный поцелуй. Скрывается в увитой виноградными листьями беседке.

А вот они, заметно поднабравшиеся всевозможными коктейлиями в баре, тонут в мягких диванных подушках, клубах кальянного дыма и несдержанно ржут, постоянно сталкиваясь лбами. Острый срез платинового каре то и дело щекочет обнаженное плечо Алины, скользит по длинной выступающей косточке ключицы, а в ответ по спине вдоль позвоночника, справа и слева, бегут тысячи мурашек.

И новая картинка: предрассветный морок укрывает узкую брусчатую улочку, которая извивается вдоль домов и теряется в палисадниках, извергающих пену розовых кустов. Кажется, недавно прошел дождь. Воздух еще хранит прохладу ночных капель, но вместе с тем уже сдался наступающему зною просыпающегося на востоке солнца. Ольга стремительно удаляется вперед, размахивает руками, кружится, и вслед за ней кружится подол шелкового, усыпанного крошечными бабочками платья. Вспыхивает свет на верхнем этаже. Ставни окна распахиваются, и из душного квартирного плена вырывается на свободу хриплый, бередящий душу баритон. Голос фальшивит и коверкает американский английский, врет мелодию, врет слова. Но такому голосу ты прощаешь все. «Если бы тебя спросили, почему ты выбрала эту стезю, что бы ты ответила?»

Ольга задирает голову, вскидывает руки навстречу рассыпающимся по переулку словам и протяжно, нараспев отвечает:

«Не зна-а-а-ю-ю-ю-ю».

Обе девушки прыскают и несутся что есть мочи подальше.

В то утро их отношения перешли черту.

Улочка окончилась тупиком. Остановились у загаженной харчками и окурками детской площадки. Сломанные качели. Облупленная лавочка. Осколки вчерашнего веселья на столе для домино – разбитая бутылка водки и кучка блевотины, оставленная не дошедшим до дома гулякой. Он валялся прямо тут, изредка всхрапывая. Ольга вдруг резко остановилась и всхлипнула. Легкий хмель, круживший головы девушек, растворился в вопиющей нищете представшей перед ними картины.

– На самом деле я знаю, почему выбрала эту стезю.

– Все знают, – не понимая, к чему клонит подруга, ответила Алина, – тебе всегда нравилась мода, у тебя шикарный вкус и чутье на классные шмотки. Тебе сам Бог велел быть стилистом.

– Все совсем не так. Смотри, – Ольга задрала юбку и показала ужасный шрам. Он расползался по худенькой ягодице, и, стекаясь по бедру, распускал в разные стороны спрутьи щупальца.

– Это что? – Алина присела на корточки и потянулась к ноге. – Можно?

Ольга кивнула, и Алина коснулась пальцами изувеченной кожи. На глаза навернулись слезы:

– Как это произошло? Когда?

– Он пытал меня. Нет, ты не подумай, в нашей семье это называлось воспитанием. Обычно мне везло. Я всего лишь получала ремнем по заднице или терпела всю ночь, стоя на коленях на горохе, а утром собирала его до зернышка и должна была жрать недоваренную гороховую кашу. Еще он выдирал мне волосы. По одному. Я должна была считать, пока не наберется сто. Если огрызалась – душил подушкой. И никому не докажешь – синяков же не остается. Только один раз он вышел из себя так, что перестал контролировать. Вот тогда это и случилось.

Ольга провела ногтем большого пальца в расщелине между нижними зубами. Остекленелым взглядом уперлась в поросшую редкой травой площадку и продолжила:

– Может, ничего бы и не случилось, если бы не закипел чайник. Он стоял на плите, металлический, огромный. Помнишь, такие, со свистком? Вода нагревалась, и он начинал истошно орать, заполняя пространство квартиры. Отец собирался просто выдрать меня. Думаю, все закончилось бы обыкновенным ремнем, не засвисти тогда этот чертов чайник, – Ольга закашлялась, обхватила горло и согнулась пополам. Заговорила быстро, отстраненно, словно пересказывала сцену из кинофильма: – Он тогда вбежал в кухню, схватил жестяной таз – огромный, мать варила в нем тонны малинового варенья, которое никто, кроме нее, не любил. Рванул крышечку с носа чайника и вылил кипящую воду в этот таз. Задрал мою юбку и пихнул меня в кипяток. Я орала дико. Вырывалась, конечно, а он жал меня рукой вниз, ко дну. Ну и я извернулась как-то, таз был скользкий, вода выплеснулась на пол и его ладонь ошпарило. Только тогда он отпустил меня. Завыл, как подстреленный пес.

Девушки молчали какое-то время.

– Он сдох потом, подонок. Вот так же набухался, – Ольга кивнула в сторону незадачливого пьянчужки, – и захлебнулся в своей блевотине. А мать… Я до сих пор не понимаю, почему она не ушла от него. Почему продолжала терпеть и соглашаться с таким воспитанием. Она сама, знаешь, никогда меня не била, даже не кричала толком. Но вот почему-то и не защищала… Я ненавижу свое тело, понимаешь, ненавижу. С парнями не встречаюсь, потому что не представляю, как пережить такой позор – показать и рассказать, что со мной было. Ты вообще первая, кому я это показала. Пошли отсюда, ладно?

Алина поежилась, подозвала официанта. Заказала крепкий коктейль. Вздохнула, отпуская тяжелое воспоминание. Ольга не подходит. С того утра их отношения потеряли романтический флер. Они больше никогда не напивались в барах, не ездили в совместные путешествия, даже звонить друг другу стали гораздо реже. Но и не было у каждой из них человека ближе, чем родившаяся в занюханном, ничем не примечательном дворике-тупике сестра. Сейчас просто неподходящий момент. Ольга впервые в жизни решилась на отношения, и рассказать про Сашу сейчас, нет… Алина не могла так поступить с подругой.

Хлопнула дверь ресторана, сквозняк пронесся между столиками, смахнул бумажные салфетки и потерялся в легких занавесках. Все трое разом – Нелли, Инга и Ольга – впорхнули в залитое приглушенным светом помещение. Щебеча и делясь последними новостями, подруги плюхнулись вокруг Алины и принялись изучать меню.

Алина продолжала сидеть, оперевшись на локоть. Пальцы теребили потрескавшуюся сухую губу. Спина прямая. Взгляд скакал по лицам подруг. Нелли, Инга, Ольга…