Их столько связывает. Они никогда не боялись ее осуждения, всегда делились всем, что происходило в их жизни, так чего же она мнется, почему смеет думать, что сейчас они не поддержат, отвергнут, упрекнут? Алина нелепо причмокнула и приняла решение.

Было поздно, когда Алина открыла дверь, но дочка еще не спала. Из темной прихожей сверкнули два блестящих глаза и малышка Поля кинулась ей навстречу. Материнская рука с наслаждением запуталась в коротких кудряшках. Крошечные пальчики тянули сумку из рук, обнимали, теплые губы касались щеки, и все заботы, все треволнения этого дня остались за порогом дома.

– Ну пойдем же, пойдем, – теребила ее тонкую руку совсем крошечная рука малютки, – я же жду тебя и жду. Мне надо послушать истории про твою бабушку.

– Прямо-таки и надо? – улыбнулась.

– Да, мамочка, очень надо. Я буду рисовать про нее. Только ты мне сначала расскажи что-нибудь. Бабушка уже рассказала. А теперь ты. Ты тоже расскажи мне.

Как устоять перед таким напором? Алина скинула сапожки и, подхватив Полю на руки, вошла в спальню. Не раздеваясь, бухнулась на мягкий коврик, зарылась носом в пушистый затылок ребенка. Разве есть какое-то другое счастье? Разве может быть любовь сильнее? Разве может быть привязанность крепче?

– Когда моя бабушка была маленькой, вот такой же, как ты, может, чуточку постарше, у нее были длинные-длинные золотые локоны…

Алина закончила очередную историю и посмотрела на свернувшуюся клубочком Полю. Та сонно улыбнулась и капризно протянула: «Еще…» – а сама засопела, отвернувшись к стенке.

Женщина подождала несколько минут, аккуратно прикрыла дверь детской, выскользнула в гостиную. Там дожидалась украшенная наполовину елка. Алина достала очередной блестящий шар и повесила его на колючую ветку. Пятнадцать минут, и игрушки в коробке закончились. Отступила на пару шагов, оглядела ее, осталась довольна результатом. Приглушила свет. Зажгла свечи. Налила в бокал вино. Забралась с ногами в кресло и набросила на колени плед.

Наконец-то, она приняла решение. Теперь не надо никуда гнаться. Метаться между вариантами. Сомневаться.

Очередной год заканчивается и люди, как всегда, спешат подвести итоги. Надеются, что все плохое останется за порогом, как только часы пробьют двенадцатый удар. Если бы и вправду случалось именно так.

Как было бы замечательно проснуться первого января и начать все с чистого листа. Оставить в старом году усталость, тревогу, нервное напряжение. Все то, что накопилось. Отпила очередной глоток.

В этом году она завершит самое важное.

Через полчаса бутылка вина опустела больше, чем наполовину. Алина умиротворенно улыбалась огню и его искрящимся отблескам на золотых новогодних шарах.

Алина поднялась с кресла, вернула бутылку на место и направилась в ванную. Горячие струи согревали, смывали всю боль, всю грязь. Их мерный поток заглушал скрежет ключа в замочной скважине.

Саша недовольно толкнул дверь. Снова попытался открыть. Не вышло. Вытащил телефон, хотел набрать Алину – какого хрена закрылась на все замки. Экран моргал иконкой непрочитанного сообщения.

«Не приезжай. Довольно. Я от тебя ушла».

Чертово колесо

Полина Пудовкина

@graphomamka

Отрицание

«Да не может быть такого. Impossible! Unbelievable», – как всегда, когда нервничала, Маша машинально перешла на английский. «Мамочки, да где ж я теперь? Кто ж я теперь?» – доковыляла на неверных ногах («Да еще, как назло, на каблуках») до ближайшей ярко выкрашенной скамейки. Барышня отдышалась и несколько раз сильно зажмурила и широко растопырила глаза. Картинка не менялась.

Нет, к пейзажу у нашей Маши претензий не было. Все тот же курортный город, гигантский парк аттракционов, толпы туристов и чертово («Вот же, черт!») колесо. Претензии были скорее к последнему и его последствиям, весьма, знаете ли, странным. А еще – к себе или скорее к той, в шкуре которой (дорогой и холеной, надо отметить), Маша теперь оказалась. Хотя какие тут могут быть по сути претензии? Тут бы Бога благодарить ну или… («Вот же, черт!» – снова выругалась наша с виду приличная барышня). Ведь новая шкурка смотрелась куда симпатичней прежней.

«Свет мой зеркальце, скажи… кто я? – разглядывая себя через фронтальную камеру телефона, еле заметно шевелила аккуратно накрашенными губами. – Глаза, вроде, мои. Нос – мой. Ну, как мой – папин. Волосы мои. Да, блестят ярче, прическа другая, но все равно мои. И ножки, от мамы, стройные. На каблуках еще длиннее кажутся. Но что за одежда?! Сумка. И туфли…»

Да, пожалуй, именно к туфлям претензий было больше всего.

Гнев

Несколькими минутами ранее, когда платформа аттракциона под ногами пошатнулась, а горизонт резко изогнулся, превращаясь из прямой линии в эдакую кардиограмму, сердце Маши испуганно сбилось с такта. «Укачало, какая растяпа», – моментально откликнулось сознание. «Бедняжка, какая хорошенькая», – метнулся на помощь билетер.

«Девушка, давайте помогу», – аккуратно подхватил под локоток. Маша, в общем-то, не избалованная мужским вниманием, на всякий случай напряглась и чуть отстранилась. А, укротив, наконец, предательски неуклюжие конечности и ясно разглядев, насколько изящно они упакованы в прекрасные туфельки и юбку («Значит, вокруг творится какая-то чертовщина»), с птичьим возгласом: «Не трогайте меня!», оттолкнула парня. Неуверенно, с непривычки, застучала каблуками до ближайшей надежной горизонтальной поверхности.

Тут, пожалуй, стоит отметить причину такого замешательства. Дело в том, что каблуки наша барышня до этого почти не надевала (выпускной не в счет). Юбки носила немногим чаще («Еще на собеседование и в том году на свидание с парнем из Tinder»). Нет, не подумайте, не оттого что не шли, как раз, наоборот. Просто в кедах и джинсах гораздо удобнее. «Да и куда выряжаться-то?» – наставляла мама. «Скромнее надо быть, ты же девочка из порядочной семьи», – авторитетно дыбил брови над очками папа. «А мы что? Нам в кедах удобнее, в штанах теплее», – поддакивали предательские конечности. Так что все эти шпильки, платьишки и сережки Маша закинула подальше в недра шкафа, туда же, где скучали учебники по английскому. «Да не боись, обещаю доставать и надевать по достойным поводам», – заверила их напоследок. И обманула. Поводов год от года становилось все меньше. На свидания после того раза и вовсе никто не приглашал. Так чего ради для поездки, где предстояло изрядно ходить пешком, Маша стала бы утяжелять рюкзак туфлями? Однако ж вот они, новенькие, стильные, наверняка, нестерпимо дорогие, красовались на ее упругих стройных ножках.

– А значит, – растеряно рассуждала Маша, – Если обувь не моя, то и ноги, может, не мои. Да и я – вовсе не я. Или какая-то другая я. Alter ego, – латынь наша барышня тоже