Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А концовка у "Опаснейшего врага" — полная дрянь, — произнёс Роланд. — Откуда и почему? Никто не ответит.
— И не говори, — отозвался Родерик. — Без ста грамм не разберёшь.
— Нет, я, конечно, понимаю, что там ещё какая-то серия есть, всякие спин-оффы, но повествование должно быть крепким здесь и сейчас!
В этот миг кусты зашевелились, и на пути Вольных Клинков появились солдаты в лёгком обмундировании, с ног до головы перемазанные чёрными и красными полосами. Впереди верзила, по меньшей мере на две головы выше Роланда: красная повязка, перехватывающая лоб; бугры мышц; татуировка какого-то насекомого со жвалами, клешнями и острым хвостом, что начиналась от живота и заканчивалась на лице.
— Моё почтение, сэр Роланд, — кивнул незнакомец. — Чарли Лейман, 392-й катачанский. Дали вы вчера жару! Мы с парнями даже вернуться хотели. Если б не артиллерия, так и сделали бы!
— Всегда пожалуйста, — отозвался Роланд. — А теперь, будьте добры, помогите мне и моему боевому брату, — Роланд опустил носилки и продолжил. — Если понадобится, я готов отдать Родерику всю кровь до последней капли.
Катачанец сделал пару шагов к носилкам, а потом остановился.
— Мне кажется, рыцарь… вашему другу больше ничего не нужно.
— Да нет, он жив, — усмехнулся Роланд, — просто устал. Ещё бы, с такой раной-то! Родерик, поздоровайся с господами-катачанцами. Это они вчера орков фосфором пожгли.
— Здравствуйте, — едва слышно отозвался Родерик.
— Вот! Я же говорил! — Роланд снова повернулся к Чарли. — Прошу, помогите, а то у меня уже сил нет.
Рыцарь почувствовал головокружение, переступил с одной ноги на другую.
Чарли Лейман открывал было рот, но потом снова его закрывал. Поиск слов давался с огромным трудом.
"Ну что за косноязыкий холоп!" — подумал было Роланд, но вслух это произносить не стал.
Всё-таки у него ещё оставалось немного здравомыслия не ругаться с теми, кто может помочь.
— Рядовой Джонс, — наконец произнёс предводитель катачанцев.
— Да, сэр! — откликнулся один из джунглевых бойцов.
— Ты и Билли, возьмите сэра Родерика и отнесите к медэваку.
— Но он же… — начал было солдат, однако Чарли перебил его:
— Выполнять!
— Есть, сэр!
Роланд проводил взглядом Родерика, помахал ему вслед и крикнул:
— Я же говорил, Родерик! Ванны и сестрички! Ванны и сестрички!
От радости подкосились ноги, и Роланд упал в облака. Он провалился на мягкую перину и растворился в неге.
Роланд исполнил свой долг.
In vitro
Я создан по образу и подобию своего отца.
У меня адамантиевый каркас, а оболочка выполнена из термоустойчивого параарамидного волокна. Порой, когда отец не видит, я спускаюсь в подземелье. Раскалываю горную породу кулаками. Беру в руки камни и перетираю их в пыль. Проверяю свои способности.
Темнота не пугает. Она для меня даже не существует. Остаётся в книгах, которые я изучаю, — это такая подготовка к возвращению в общество. По описанию выходит, что темнота — это отказ оптических имплантатов из-за особенностей окружающей среды. Странно, что люди до сих пор блуждают в потёмках. За тысячелетия эволюции организма, развития науки и техники такое пренебрежение собственной безопасностью немыслимо!
Хочу изучить этот феномен.
Я ориентируюсь благодаря системе аморфных линз с напылением рубинов. Электрические импульсы изменяют поверхность кристаллов, что позволяет мне воспринимать изображение во всех известных диапазонах. Неважно, ослепительный свет или кромешная тьма — я всегда вижу так чётко, как днём. Это выражение, как и многие другие, я почерпнул из книг. Они — моё единственное окно в мир, за стены поместья.
Раньше проглатывал творчество какого-нибудь писателя за мгновения, но отец посоветовал мне не просто читать, а воссоздавать.
Это нелегко.
Я ещё не встречал ни одного литературного произведения, в котором писатель позаботился бы о том, чтобы его персонажей представляли достаточно чётко. Максимум — лица, рост, вес, одежда. Конечно, кое-что я могу домыслить, благодаря описанным действиям — прыжкам, последствиям ударов — но, как и в случае с темнотой, удивительно, что другие люди так пренебрежительно относятся к, например, длине пальцев.
Почему я заперт здесь? Почему я разговариваю сам с собой?
Отец говорит, что мы попали в аварию. Помню скрежет железа, визг шин… Больше ничего.
Единственной возможностью выжить стало преображение с помощью даров Омниссии.
Вот только окружающий мир не примет меня таким, какой я есть. Отец говорит, что меня сочтут холодной бездушной машиной. Что мне нужно ещё научиться тому, как снова быть человеком.
Странно… то есть я бы счёл такое объяснение странным, если бы отец не поделился со мной трудами по истории, из которых я понял, что общество за стенами поместья пропитано злом, паранойей и безумием.
Вы знаете, откуда я взял эти слова. Пока могу только воображать, что они означают.
Хочу изучить этот феномен.
Так или иначе, но я принял объяснение отца. Не хочу умирать из-за глупости и мракобесия. Вы можете удивиться, но я знаю, что такое смерть. Понимаю суть. Нет, не в книгах добыл эту истину.
Смерть — это то, что уже никогда не изучить. От матери у меня остался только чёткий образ из альбома с пикт-снимками. У неё были прекрасные воздушные волосы цвета созревшей пшеницы, чистые голубые глаза и кожа, как парное молоко. Недостаточное описание, скажите? Откуда ты знаешь, что прекрасно, если не с чем сравнивать?
На первый вопрос я отвечу, что кое-что заимствую из художественной литературы. А красота…
Хм… что ж… я видел похожую картину. Она называлась "Фелиция Адеваре". Художник — Ричард Аптон Пикман, ранее творчество. В критических статьях это полотно хвалили и называли "прекрасным", "лучезарным", "лучше, чем есть на самом деле". Поэтому я делаю вывод, что моя мать была красива.
Ждать осталось недолго. Уже скоро отец обещает открыть двери особняка не только для того, чтобы пойти на работу. Я наконец-то смогу поговорить с кем-то незнакомым. Смогу увидеть нечто мне неизвестное.
Новые люди. Новый опыт. Новые чувства, которые мне сложнее всего понять и копировать. Всё-таки отец порой теряется даже от самых простых вопросов. Два дня и шестнадцать часов назад он
