— Вы, наверное, приятельница Валентины?

— Да, простите, я ошиблась дверью…

— Это очень мило с вашей стороны. Ко мне так редкокто-нибудь заходит!

— Какая у вас чудесная комната!

— Спасибо, вы такая милая. Как вас зовут?

— Татьяна.

— И имя у вас хорошее. Сейчас редко называют детейпростыми хорошими русскими именами. Или что-нибудь вычурное, иностранное, или,если русское, то обязательно — из дворницкой… Впрочем, я, наверное, чересчурстаромодна. Не хотите ли чая?

— С удовольствием.

— Тогда поухаживайте за собой, да и за мной заодно.Чашки вон там, в буфете…

Я посмотрела в указанном направлении и ахнула: в горкестояли такие чашки, что я побоялась бы прикоснуться к ним, а не то что пить изних чай. Тончайшего фарфора, бирюзовые с золотом, расписанные нимфами иамурами, они были так хороши, что я сложила руки в восхищении и замерлалюбуясь.

— Ну что же вы, несите их сюда!

— Неужели из такой красоты можно пить чай?

— А для чего же служит красота, как не для того, чтобы делатьпрекрасной нашу жизнь, такую невообразимо короткую? Тем более, я уверена, чтовы будете с ними осторожны, поскольку вы увидели и поняли их красоту. Это Севр,лучший его период — семидесятые годы…

— Какого века? — спросила я, холодея и ужепредчувствуя ответ.

— Ну не девятнадцатого же, милая! — возмущенновоскликнула старушка. — Восемнадцатого, конечно!

— Им больше двухсот лет?!

— Разумеется. Что же тут такого удивительного? В этойкомнате много старых вещей. Я, например. Шучу, шучу, мне немножко меньше.Достаньте четыре чашки, Танечка, у нас будут еще гости.

Я накрыла на маленьком столике в углу, там стоялэлектрический самовар, уже наполненный водой, заварной чайник и серебрянаясахарница. Открылась дверь, вошел Цезарь, держа в зубах поводок, а за нимдвигался маленький старичок, почти игрушечный. Замыкал шествие мужчина,открывавший мне дверь. Он держал в руках большое блюдо с пирожными.

— Здравствуйте, Мария Михайловна, дорогая! —обратился старичок к хозяйке комнаты. — Вы сегодня чудесно выглядите.

— Здравствуйте, здравствуйте. Познакомьтесь, Танечка,это мой старинный приятель.

Старичок поставил свою палочку в уголок, протянул мнемаленькую ручку и сказал:

— Позвольте представиться — Карамазов, Николай…

— Неужели Алексеевич? — не удержалась я.

— Петрович, а батюшка мой действительно был ПетрАлексеевич. Так что хотите верьте, хотите нет, а считаем себя потомками, —сказал старичок с гордостью.

Он весь был такой чистенький, аккуратненький, беленькийпушок едва прикрывал розовую лысинку, и одет в какой-то маленький костюмчик,наверное, в «Детском мире» покупает.

— А вы, милая барышня? — напомнил он о себе.

— Если вы Карамазов, то меня зовут ТатьянаЛарина, — засмеялась я.

Они замолчали было неловко, подумали, что я так неудачнопошутила, а этот тип с пирожными нахмурился.

— Это правда, меня действительно так зовут. Паспорта уменя нет, уж поверьте на слово.

— Милая, вы мне сразу понравились! — умилиласьстарушка. — А с Кириллом вы ведь уже знакомы?

Значит, этого типа зовут Кирилл, я улыбнулась ему как можноприветливее. Кирилл откинул плед, и стало видно, что кресло, в котором сиделаМария Михайловна, было инвалидным. Он подкатил кресло к столику, и мы сели питьчай. Старички обращались друг к другу церемонно, по имени-отчеству, Кириллочень предупредительно за ними ухаживал. Выпив чашку, я встала и подошла кЦезарю, который как пришел, так сразу разлегся посредине комнаты, и сталовидно, какой он огромный. Мария Михайловна заметила, что это, наверное, отбольшой площади он так разросся. С разрешения хозяйки я скормила Цезарю сухоепирожное, причем он так и съел его, лежа и глядя мне в глаза с выражениемослика Иа-Иа из мультфильма про Винни Пуха, а потом подошла к картине. В нейбыло что-то очень знакомое.

У нас с бабушкой в моем детстве была традиция — каждыйпраздник Седьмого ноября, именно в этот день, мы ходили в Эрмитаж. Раньше ядумала, что это оттого, что бабушка не любила все эти демонстрации с краснымифлагами и криками в мегафон «Да здравствует!..» и поэтому спасалась в Эрмитаже,но потом выяснила, что есть совершенно определенная причина. Оказывается,несколько красивейших комнат Зимнего дворца были открыты для посетителей толькоседьмого ноября, потому что рядом находилась столовая, где революционныематросы арестовали Временное правительство. Пройти в эту столовую можно былочерез Малахитовый зал, и пока я с восторгом разглядывала зеленые вазы, колонныи шкафчики, бабушка грустно качала головой. Очевидно, она представляла, как поэтому бесценному паркету бежала пьяная матросня, топая сапогами и стучаприкладами.

Как бы там ни было, только седьмого ноября можно былопосмотреть и Малахитовый зал, и Синюю спальню, и Малиновый будуар, и Золотуюгостиную, а в следующей комнате висели картины, которые в детстве я обожала.Там были сказочные развалины, увитые плющом, как замок Спящей красавицы, старыемельницы, водопады, огромные каменные лестницы с растрескавшимися ступенями,остатки римского храма с колоннами. Картин было много, мне они нравились все.Бабушка смеялась и говорила, что изображена на них вовсе не Италия, простохудожник дал волю своему воображению.

«Это-то и здорово!» — отвечала я.

Видя, что я застыла у картины, Мария Михайловна спросила:

— Что, Танечка, нравится? Вы знаете, кто это?

— Неужели Юбер Робер? — вспомнила я забытоеимя. — Неужели — настоящий?

— Тут все настоящее, копий я не держу.

— Потрясающе! — Я еще раз поглядела на картину ипоймала внимательный взгляд Кирилла.

Я улыбнулась ему как старому знакомому. Дело в том, что уменя созрел план. Надо было выбираться из этой квартиры, и если я немногопообщаюсь с Кириллом, а потом попрошу его проводить меня до метро, то, может,Вадим и Валентина оставят меня в покое? А завтра я позвоню Валентине и выскажувсе, что я о ней думаю.

Открылась дверь, и в комнату вбежала Валентина.

— Ах вот ты где? Пойдем скорее, тебя ждут!

Она выглядела какой-то беспокойной. Ничего, голубушка,сейчас ты еще больше забеспокоишься. Не знаю, какие у тебя на мой счет былипланы, но я их нарушу. Поскольку я не двинулась с места, Валентина простосхватила меня за руку.

— Ну идем же! — Ее поведение выглядело, мягкоговоря, странным, если не невежливым, но я держалась твердо.

— Сейчас, Валюша, немного погодя я обязательно приду,мы еще не закончили наш разговор.