– Мне нужно пойти в носовую часть, – сказал он. –Оставайтесь с девочкой.

– Хорошо, – согласился мужчина. – Но все-таки – чтопроисходит?

К ним присоединился еще один мужчина лет тридцати пяти вотутюженных голубых джинсах и оксфордской рубашке. В отличие от остальных, онвыглядел абсолютно спокойным. Он извлек из кармана очки в роговой оправе инадел их.

– Похоже, что у нас некоторых пассажиров не хватает, не такли? – сказал он. Его английское произношение было безукоризненным. – А что сэкипажем? Кто-нибудь знает?

– Я это как раз и хотел выяснить, – ответил Брайан и пошелпо проходу. Покидая салон, он оглянулся и бегло пересчитал людей. Еще двапассажира присоединились к группе, стоявшей вокруг девочки в темных очках. Одна– молодая девушка, которая спала, приоткрыв рот. Она еще слегка покачивалась,словно с похмелья или от наркотика. Другим был пожилой джентльмен в спортивномплаще. Всего восемь человек. К ним он добавил себя и мужчину, летевшего вделовом классе, который беспробудно спал.

Десять человек.

Господи, да где же все остальные?

Впрочем, не было времени для бесплодных вопросов – возникликуда более серьезные проблемы. Брайан торопливо пошел дальше, едва взглянув налысого мужчину, продолжавшего храпеть под лампочкой.

Пустой оказалась и служебная часть между киноэкраном и двумясалонами первого класса. Пустым оказался камбуз. Но здесь Брайан увидел нечто,что его еще больше встревожило. Передвижной столик с напитками стоял возлетуалета. В его нижней части виднелись использованные стаканчики.

«Они как раз собирались развозить напитки», – подумал он. –«Когда это произошло, что бы оно ни было, они как раз вытащили столик. Этииспользованные стаканчики собираются перед тем, как предлагаются напитки.Значит, что бы это ни было, это произошло в пределах получаса после взлета,может быть, чуть больше. Не было ли сообщения о турбулентности над пустыней?Думаю, что нет. А эта зловещая глупость по поводу северного сияния?»

Какой-то миг Брайан пребывал в уверенности, что последнеебыло частью его сна. Уж очень странно. Но тут же вспомнил, что стюардессаМелани Тревор на самом деле сказала ему об этом.

«Ладно, Бог с ним. Главное – что же произошло? Что, оГосподи?»

Ответ был неведом. Зато зрелище брошенной тележки длянапитков заполнило его ощущением ужаса, сверхъестественного кошмара. Подумал,что так почувствовали себя те, кто первыми поднялись на «Марию Селесту» –полностью покинутый корабль, где все паруса были в полном порядке, канатыаккуратно свернуты в кольца, где стол капитана был накрыт для обеда, а трубканеизвестного моряка еще дымилась на фордеке…

Огромным усилием воли Брайан отбросил эти парализующие волюмысли и решительно подошел к кабине пилота. Постучался. Как он и опасался,ответа не последовало. Понимая всю бесполезность этого, он все-таки застучал подвери кулаком.

Ответа не было.

Попробовал ручку. Она не поддавалась. Здесь была ещесистема, которая устанавливалась на рейсах в Гавану, Ливан и Тегеран. Толькопилоты могли открыть дверь. Брайан мог бы вести этот самолет… но только неотсюда же!

– Эй! – закричал он. – Эй, ребята! Откройте дверь!

Но все уже было ясно. Команда исчезла тоже. Можно былобиться об заклад, что «Боинг-767» летел без пилотов.

Видимо, рейс № 29 продолжался на автопилоте.

Темнота и горы. – Клад. – Нос Джерси. – Лай несуществующихсобак. – Паниковать воспрещается. – Изменение курса.

Брайан попросил пожилого мужчину в красной рубашкеприсмотреть за девочкой, однако едва та услышала голос женщины со стороныправых рядов, как сразу же обернулась в ее сторону, а затем сосредоточено ицелеустремленно направилась к ней, ощупывая предметы, пока не дотянулась до ееруки. После обучения у мисс Ли Дайна безошибочно распознавала голосаучительниц, когда слышала их. Темноволосая женщина достаточно охотно взяла заруку слепую девочку.

– Ты говоришь, тебя Дайна зовут, миленькая?

– Да, – ответила Дайна. – После операции в Бостоне я сновастану видеть. Ну, может быть. Доктора говорят, что вероятность семьдесятпроцентов, что я буду немного видеть. Или сорок процентов, что совсем будувидеть. А вас как зовут?

– Лорел Стивенсон. – Глаза женщины все еще продолжалиосматривать салон, лицо не оставляло выражение растерянного недоумения.

– Лорел, а это цветочек, да? – спросила Дайна с нескольконарочитым лихорадочным Оживлением.

– Ага, – машинально ответила Лорел.

– Извините, пожалуйста, – сказал человек в роговых очках сбританским акцентом. – Я тогда пойду вперед, присоединюсь к нашему другу.

– Я с вами, – отозвался пожилой мужчина в красной рубашке.

– Я желаю знать, что здесь, собственно, происходит?! –воскликнул человек в джерси без воротничка. Лицо его было мертвенно бледным, ана щеках выступили пятна румянца. – Я должен немедленно знать, в чем дело!

– Я тоже ничуть не удивлен происходящим, – бросил англичанини зашагал по проходу к носу авиалайнера. За ним последовал мужчина в красном.Девушка с обалделым видом тоже было неверной походкой поплелась за ними, ноостановилась перед входом в другую секцию, словно не соображая, куда еезанесло.

Пожилой джентльмен в поношенном спортивном плаще подошел киллюминатору левого борта и посмотрел наружу.

– Что там видно? – спросила Лорел Стивенсон.

– Темнота и горы, – ответил он.

– Роки? – спросил Альберт. – Скалистые Горы?

Мужчина кивнул:

– Похоже, что они, молодой человек.

Альберт решил и сам пойти вперед. Ему было семнадцать, яркийблондин. Вопрос – кто ведет самолет? – тоже пришел ему на ум.

Тут же решил, что это, в общем-то, неважно… по крайней мере,в данный момент. Они летели нормально, так что, видимо, там был кто-то. И дажеесли кто-то превратился во что-то – в автопилот, например, он с этим так илииначе ничего поделать не может. Как Альберт Косснер, он был талантливый скрипач(пусть не вундеркинд), направлявшийся в музыкальный колледж в Беркли. Как ТузКосснер он был (по крайней мере, в своих любимых снах) самый скорый Еврей кзападу от Миссисипи, потрясающий стрелок, который по субботам ловил кайф; когдаспал, сапоги держал на постели, всегда был начеку, чтобы не упустить свойглавный шанс, а другим глазом высматривал приличную забегаловку на пыльномпути, где дают кошерную жратву. Туз, по его мнению, был убежищем от любящихродителей, не позволявших ему играть в бейсбольной команде юниоров, а то, недай Бог, повредит свои талантливые пальцы, и убежденных, что любой его кашельозначает начало пневмонии.