Впереди Блейз ожидал обед с холостяками.

Ей хотелось, чтобы мачеха заварила всю эту кашу после сезона скачек. Блейз не могла ни на что отвлекаться, лишая своего внимания Пегги и скачки.

Оттягивая неизбежное, Блейз задержалась в спальне, чтобы изучить в высоком зеркале себя, одетую в светло-желтое платье с присборенным, отделанным кружевом подолом и короткими пышными рукавами. Светлый тон гармонировал с ее рыжими волосами, и Блейз была рада — ее мачеха обладала безупречным вкусом.

Блейз подумала, что жизнь была бы намного легче, живи она в давние времена, когда леди пудрили волосы. С другой стороны, у нее, возможно, была бы такая же судьба, как у других Фламбо, и ей отрубили бы голову на гильотине.

Блейз вспомнила истории, которые ее мать рассказывала ей и сестрам, о жизни французского аристократического общества. А потом начался террор, обрушившийся на всю семью Фламбо и оставивший ее мать осиротевшей графской дочерью без гроша за душой.

Рассматривая в большом зеркале свое лицо, Блейз решила, что, если щуриться, веснушки меньше заметны, но вряд ли мачеха пригласила подслеповатых холостяков. Блейз не заметила, чтобы во время их разговора маркиз щурился.

Забавнее всего было то, что Блейз не желала выходить замуж. Разумеется, ее не соответствующие моде волосы и веснушки отвадят ухажеров, но быть отвергнутой ей не хотелось.

Дверь распахнулась.

— Ты чудесно выглядишь, — сказала Рейвен, войдя в комнату.

— Досадно, что я не могу носить такой цвет, — посетовала Блейз, глядя на ярко-розовое платье сестры.

— Ты привлекаешь взгляды и без ярких красок, — успокоила ее Рейвен, — а я буду выглядеть болезненной, если надену твое платье.

Блейз была благодарна сестре за добрые слова, но Рейвен никогда в своей жизни не выглядела болезненной. К черным как смоль волосам и кремовой коже подходили любые цвета.

— А где Блисс, Серена и София? — спросила Блейз у сестры.

— Они прячутся в своих комнатах, — улыбнулась Рейвен.

— Трусихи.

— Герцогиня просила тебе кое-что передать.

Блейз поморщилась и закатила глаза. Ее светлость, несомненно, в ярости из-за своих мехов, но холостяки отсрочили неминуемый выговор. Существовали только две вещи, которые ее мачеха любила больше мехов, — драгоценные украшения и герцог.

— Мачеха просила передать, что ты можешь похоронить все ее меха, — сообщила Рейвен, удивив сестру, — потому что папа обещал купить ей взамен новые.

При мысли о других убитых животных Блейз нахмурилась. Она не предвидела такого неприятного поворота событий, их мачеха оказалась хитрее лисицы.

— И не ковыряйся в своей еде, — добавила Рейвен. — Твой будущий муж может узнать о твоих вкусовых пристрастиях и после произнесения брачных обетов.

— Я не каннибал. Или дражайшая мачеха предпочитает, чтобы я съела мясо, а потом меня стошнило?

— Дорогая, общество неодобрительно смотрит, когда блюют при всех, — протяжно произнесла Рейвен, копируя мачеху. — Употребление в пищу мяса, рыбы и птицы не каннибализм.

— Ты не говорила бы так, если бы могла общаться с животными, — сказала ей Блейз.

— Я понимаю, но большинство людей не разговаривает с животными.

— Животные не разговаривают, — возразила ей Блейз. — Я общаюсь с ними, а не занимаюсь разговорами.

— Ты обладаешь редким даром.

— Для одной женщины это дар, для другой — проклятие. Разрезать мясо на кусочки и двигать их по тарелке — для меня все равно что съесть свою порцию. Неужели не понимаешь?

— Великолепная мысль.

Рейвен повернулась к двери, но Блейз дотронулась до ее локтя.

— Мои веснушки очень заметны?

— Ты видишь веснушки, — ответила ей сестра, — а я — волшебные пылинки, которые делают тебя еще краше.

— Не знала, что у тебя поэтический дар, — сказала Блейз, открыв сестре дверь.

— Дорогая, твои веснушки могут войти в моду, — произнесла Рейвен, выходя в коридор. — Предсказываю, еще до окончания сезона скачек многие леди будут рисовать веснушки на своих носах.

— Посоветуй мне, как приобрести власть над джентльменом?

— Будь доброжелательной. Чаще улыбайся. Тогда станешь самой желанной.

— Разве я могу все это запомнить?

— Будь такой, какая ты есть, — посоветовала Рейвен, — и джентльмены будут стараться привлечь твое внимание.

Если вести себя как обычно, решила Блейз, ни один джентльмен не станет ухаживать за ней, и она сможет сосредоточиться на скачках.

Блейз сомневалась, что кто-то из джентльменов, приглашенных на обед, будет ухаживать за ней ради более близкого знакомства с ее отцом. Ее мачеха начала свое сводничество с самых богатых, пользующихся наибольшим успехом в обществе кандидатов.

— Допустим, я буду пользоваться у джентльменов успехом, но не смогу никому из них отдать предпочтение.

— Прекрасное поведение, — пошутила Рейвен. — Мачеха будет строем водить перед тобой неженатых джентльменов, пока кто-нибудь из них не завоюет твою симпатию.

«Старая ведьма, пожалуй, хочет избавиться от меня», — подумала Блейз.

Спустившись с лестницы, они направились в сторону гостиной.

— Когда мачеха похвалит твое поведение, — прошептала Рейвен, — скажи ей, что следуешь ее примеру.

— Хочешь, чтобы я солгала? — уточнила Блейз.

— Ложь во спасение еще никому не навредила, — ответила Рейвен.

— Твое предчувствие в отношении Пегги тебя не обмануло, — сообщила сестре Блейз. — Пег отказывается идти в дырки, чтобы вырваться вперед. Маркиз Эйв предложил помочь мне решить эту проблему.

— Росс Макартур — богатый, титулованный и красивый, — одобрила Рейвен. — И он любит животных.

— Откуда ты знаешь?

— Не все ли тебе равно? — с легким раздражением в голосе ответила Рейвен. — Доставь себе удовольствие, прими предложение маркиза. Иначе Пегги не выиграет ни одной скачки.

— Ты уверена?

— Уверена.

Рейвен вошла в гостиную, Блейз не оставалось ничего другого, как войти вместе с ней.

Уют гостиной нравился Блейз гораздо больше, чем строгая официальность лондонского особняка герцога. Стены кремового цвета служили великолепным фоком для портретов и гармонировали с обюссонским ковром в золотистых, кремовых и голубых тонах. Мягкие стулья, диваны и кресла с дорогой обивкой были удобно расставлены в комнате.

Над камином белого мрамора висел портрет нынешней герцогини, а на боковой стене в укромном уголке — портрет родной матери Блейз; на нем Габриэль Фламбо выглядела юной и беззаботной.