соперницы, схватила ее за волосы. Та оглушительно завизжала и стала бить кулаками по животу дамы с сумками. Прохожие с осуждением косили взгляды на странную драку, но не вмешивались. В тот момент, когда женщина потоньше свалила с ног другую и стала душить её, раздался глухой стон из уст проснувшегося пьяницы, и тут же обе женщины, напрочь позабыв свою вражду, подскочили к нему и, дружно подхватив его за руки, потащили в дом.

Страхов досмотрел представление до конца и, закрывая окно, вспомнил, как чуть меньше года назад поздним вечером на пороге его дома возник Измайлов, в грязной одежде и с окровавленным лицом. Он умылся, переоделся в чистую одежду, которую Наташа достала ему из гардероба Страхова, и вышел на балкон подышать свежим летним воздухом. Внизу стояла компания немолодых мужчин и женщин, которые вели возвышенную светскую беседу.

— «И ложью лиц прикроем ложь сердец», — сквозь зубы процедил Вова и презрительно проговорил, — Ненавижу я всех этих лицемеров. Доброго дня, доброго дня. За любую ошибку съедят со всеми потрохами.

— Может быть, — пожав плечами, рассеянно произнес Страхов и тоже посмотрел вниз.

— Будешь? — спросил Измайлов, протягивая свернутую в трубочку белую бумажку.

— Нет, — отодвигая от себя руку друга, — Как у тебя с Диной?

— С кем? — в недоумении переспросил Измайлов.

— С Диной, — повторил Страхов и посмотрел в мутные стеклянные глаза друга.

— А, — поняв о ком идет речь, протянул он и, махнув рукой, равнодушно ответил, — да, все нормально. Она дома, наверное.

— С папой давно виделся?

— Нет, — зло буркнул Вова, — Пошел он.

— А мама?

— И она, — сквозь зуб процедил он.

— Где ты был? — помолчав, поинтересовался Страхов.

Измайлов с подозрением поглядел на друга и, убедившись, что тот не собирается читать морали, небрежно ответил, закуривая сверток:

— Собирались с парнями, делились идеями для кино.

— Ты снова вернулся к режиссуре? — спросил Страхов, вынув из рук Измайлова сверток и выбросив его в мусорное ведро.

Измайлов свирепо фыркнул, но не сказал ни слова против действий друга.

— Один известный режиссер оценил мой рекламный ролик для Ауди, — сообщил он, отряхивая руки, — Я решил ещё раз попробовать.

— Это хорошо, — одобрительно проговорил Страхов и спросил, указывая на разбитую губу, — А что случилось?

— Кто-то драку в баре начал, — также равнодушно и безрадостно ответил Измайлов, медленно моргая своими стеклянными глазами.

Страхов не помнил, что случилось после в тот вечер, он захлопнул окно, поморщился и содрогнулся, точно стряхивая с себя воспоминания.

— Нет, не может быть, что он существует, — с горечью и болью в голосе проговорил он и снова спрятал пачку сигарет под подоконник.

Страхов лег в постель, и взгляд его устремился через открытое окно в небо. Тёмное ночное полотно было затянуто плотными чёрными облаками, которые спрятали свет белых звёзд, но луну закрыть собой не смогли. Круглый сияющий шар, висевший на небосводе, озарял серебряным светом тонкие пушистые края облаков, отчего большое расстояние между ними становилось очевидным, и глубина неба чернела бесконечностью. Бледные лунные лучи падали на верхушки деревьев и рассеивались, долетая до земли, но в небе полная луна горела ярким белым огнём. Фонари на улицах уже погасли, и в ночной темноте мутно виднелись очертания высоких домов, в которых пугливо и зыбко мерцали редкие освещённые окна.

Глава 2. Адепт

Страхов проснулся от давящей головной боли и нехватки кислорода. Он вытер капли пота со лба, с трудом встал с постели, подошел к окну и широко распахнул его. Утро после дождя особенно свежее. Дул сырой апрельский ветер. Небо освещалось малиновым свечением рассвета. Теплота, вылетающая из комнаты, смешивалась с холодом улицы и заставляла дрожать воздух.

— Турбулентная конвекция, — сонно пробормотал Страхов и, почувствовав облегчение, взял телефон, чтобы перенести несколько встреч на более позднее время и написать своему психологу с просьбой о срочной терапии.

Рассказ, который объяснил бы по какой причине и с какого момента такой человек, как Страхов, стал ходить к психологу, нужно начинать задолго до его рождения, а именно с замужества его бабушки по линии матери.

Антонина Семёнова была родом из Москвы, и всю войну прожила в столице. Вышла замуж поздно за вернувшегося с фронта врача Валерия Страхова и родила ему двух девочек Валентину и Екатерину. Валерий был человеком суровым и несправедливым, часто бил свою жену и не обращал внимания на детей. Когда старшей дочери исполнилось пятнадцать лет, он ушел из семьи к другой женщине и вынес всю мебель из дома. Взбешенная Антонина продала квартиру, забрала дочерей и переехала в Смоленск. С тех пор она никогда не видела ненавистного мужа, развод она не просила, а потому до конца жизни считалась его законной супругой. Валентина Валерьевна вслед за матерью обозлилась на своего отца и не терпела никаких разговоров о нем. Она долгое время была уверена в том, что никогда не позволит себе влюбиться и выйти замуж, потому что весь мужской род только и умеет, что лгать да предавать, но судьба распорядилась иначе.

Когда Валентина Валерьевна узнала, что ждет ребенка, ей не было еще и двадцати лет. Она не была замужем, и ее избранник еще не делал предложения. Она училась на третьем курсе колледжа на швейном отделении и никогда не имела привычки планировать свою жизнь. У нее отсутствовали какие-либо цели или мечты, она жила так, как придется, просто и не раздумывая. С отцом Евгения она познакомилась случайно, когда проходила вечером с подругами мимо спортивной площадки, где кавказские юноши соревновались в количестве подтягиваний и отжиманий. Чернобровая, высокая девушка с ярко проявленными татарскими генами тут же привлекла внимание молодого Амира, недавно переехавшего в Россию. Вскоре после знакомства они стали жить вместе в маленькой однокомнатной квартире, которую он снимал. В этой квартире, как и в их жизнях, царил беспорчдок: мятые вещи висели на стульях и столах, старая мебель пахла дурным цветочным одеколоном на спирту, и в раковине лежали оставленные на ночь немытые тарелки с мелкими сколами по краям. Однако вечный бардак нисколько не мешал им чувствовать себя счастливыми. Надежды, которые беззвучно они