В бабушкином доме, где хранились семейные реликвии. В то,что мы решили искать сокровища, тетка Анна поверила не сразу. Мышильде онавовсе не верила, в принципе и никогда, обвиняя в хитрости и двуличии,унаследованном от сбежавшего родителя.

— Лизка, неуж правда? — спросила тетка, напоив насчаем и внимательно выслушав.

— Правда, — кивнула я. — Если они там есть, яих найду.

— Ага, — легко согласилась тетка и пошла в чулан,откуда вернулась с коробкой из-под сапог. В коробке хранились материалыпредыдущих экспедиций, а также скудные сведения о доме с сокровищами.

На свет Божий были извлечены: фотография дома, сделанная в1917 году фотографом-соседом, большим любителем родного города, снимки прабабкина фоне крыльца того же дома, еще с десяток фотографий, выполненных в разныевремена. С трудом можно догадаться, что видим мы одно и то же сооружение, годот года претерпевавшее все большие и большие изменения. Сдвинув головы надстолом, мы занялись изучением фотографий и нескольких планов дома, а такжекарт, где отчий дом был привязан к местности. Через час я знала все, чтохотела. Тетка Анна перекрестила меня и сказала:

— Ты найдешь.

— Служить семье всегда рада, — гаркнула я, потомсклонила голову и удостоилась теткиного поцелуя.

Тетка ниже меня ростом на восемь сантиметров и уже нескольколет считает меня в семье старшей. Мужики спивались и хирели, семья делаластавку на меня. Тетка торопливо перекрестила свою бесцветную дочь инапутствовала:

— Не язви. Слушай Лизку. И не воображай, что у тебяесть ум.

— Ну, маменька, — рычала Мышильда уже вмашине. — Ну, утешила. Всю жизнь ты у нее любимое чадо.

— Мы похожи, — усмехнулась я.

— Ага. Гаргантюа и Пантагрюэль.

— Они были обжоры, а у меня объем талии пятьдесятвосемь сантиметров, и это при моем росте. А у тебя, худосочная, сантиметровсемьдесят, не меньше.

— Шестьдесят два, — разозлилась Мышильда ипокраснела, она всегда краснеет, когда врет.

— Так я тебе и поверю, — хохотнула я исосредоточилась на дороге. Мышь смотрела в боковое окно и к общению нестремилась. Тут мне в голову пришла одна веселенькая мысль.

— Слушай, а что, если мы действительно отыщем клад?

— Ну? — не поняла Мышильда.

— А как же твоя гражданская совесть?

— А твоя?

— Что «моя»? У меня совесть хорошо воспитана: не просят— не лезет.

— А моя от твоей заразилась.

— Утаишь клад от государства? — ухмыльнулась я.Мышь задумалась, потом сказала:

— Утаю. Частично. Положим, червонцами можно поделитьсяс государством, нам процент положен. А золото, бриллианты… это фамильное.Досталось от бабушки. Необязательно языком болтать, что в земле нашли.

— Ясно, — обрадовалась я. — Алчное идвуличное создание — вот ты кто.

— А ты… — Мышильда вспомнила, что сидит в моей машине иотдыхать или искать клад едет на мои деньги, и с огорчением замолчала.

Дождь, вопреки прогнозу, так и не начался. Мы мчалисьнавстречу неизвестности.

В город предков мы въезжали ближе к вечеру. Он встретил нассадами, огромным мостом через реку и громадой древнего собора на холме. Куполаблестели на солнце, в бездонном небе порхали ласточки, а грудь распирало отжелания продекламировать что-нибудь подходящее к случаю.

— «О Волга, колыбель моя…» — вспомнила я начальныестроки, но Мышильда и тут все испортила.

— Это не Волга, — заявила она.

— А то я не знаю… — Читать стихи вслух мне расхотелось.Больше из упрямства я продолжила мысленно, но далее шести строк дело не пошло,и это тоже огорчило. Мышильда беспокойно завозилась рядом и сказала:

— Для начала надо найти приличную гостиницу.

— Зачем? — ласково спросила я.

— Что значит «зачем»? Где мы будем жить?

— Вблизи родового гнезда, естественно. Мы сюда не бокаотлеживать приехали, а трудиться.

— А спать в машине, что ли? — нахмуриласьМышильда, а я порадовалась — в отдыхе на дармовщину есть свои отрицательныестороны.

— Спать будем там, где добрые люди положат, —степенно ответила я. — Едем к родовому гнезду и попытаемся где-нибудь пососедству снять квартиру.

— Да там вокруг частный сектор и без удобств скореевсего.

— Отлично. Близость к природе меня вдохновляет.

— А меня нет.

— Как ты, интересно, думаешь, проживая в гостинице,производить раскопки?

Мышь об этом не думала, она обиженно посопела и заметила:

— Тогда надо остановиться и сориентироваться.

— Для начала предлагаю обзорную экскурсию поисторической родине, — сказала я.

Историческая родина очень понравилась мне и даже Мышильде,которой обычно нелегко угодить из-за ее врожденной склонности противоречитьвсему и всем.

— Красиво, — кивнула она, вертя головой во всестороны. — Давно наведаться надо было. Всего-то пять часов езды.

— Да, — согласилась я и притормозила. —Смотри, указатель на речной вокзал, значит, нам туда.

Мышильда извлекла карту.

— За поворотом должна быть улица Верхнеслободская, а чутьниже наша — Гончарная или Чкалова, Бог знает как ее теперь называют.

— Сейчас узнаем, — заверила я. Новенькая вывескарадовала глаз. — Улица Гончарная, — прочитала я, испытывая некотороеудовлетворение оттого, что улице вернули ее старое название. — Домсемьдесят шесть, а наш седьмой.

— Значит, поезжай прямо. — Мышильде не сиделось наместе, она ерзала и была готова вывалиться в открытое окно.

Под лай собак и взгляды старушек на скамейках мы с шикомпрокатились до тринадцатого дома, испытывая некоторое, вполне объяснимоенетерпение. Здесь улица делала плавный поворот, мы тоже сделали и ошалелозамерли. Пятый дом смотрел на нас сияющими чистотой окнами, девятый тожесмотрел, правда, без сияющей чистоты, а вот седьмого не наблюдалось. Вместонего простирался пустырь, спереди заросший терновником. а на остальном обширномпространстве крапивой.

— А где же он? — растерялась Мышильда.