Прошло около четверти часа полного и умилительногоспокойствия. Алёна строила планы пребывания в Париже и любовалась светловолосойЛизочкой, трогательную мордашку которой портил только синяк на щечке. Синяквозник позавчера, после Алёниного появления в квартире Марины, когда хозяйкаотвлеклась на нижегородские подарочки. Подарков было немало: водка, икра,обожаемые Мариной конфеты Сормовской кондитерской фабрики, кедровые орешки,курага, книжки – в том числе принадлежащие перу самой Алёны Дмитриевой…

Лизочка в это время занялась розовой плюшевой кошкой, тожеприбывшей из Нижнего Новгорода. Таких потрясающих кошек нет больше нигде вмире! Они продаются в магазине «Художественные промыслы» на улице БольшойПокровской и называются «би-ба-бо». Вот уж где смесь французского снижегородским… Они надеваются на руку, как в кукольном театре. Сами кошкиинтенсивно-розовые, глазки у них зелененькие, носики черненькие, ушки торчком,а на одном ушке привязан большой зеленый бант. Оторваться невозможно!

Лизочка, не отрывая от кошки восхищенного взора иприговаривая: «О-ля-ля!» (ну как тут не удивиться вместе со сподвижником ПетраГоловиным тому, что в Париже все, даже маленькие дети, говорят по-французски!),потопала по комнате, запнулась за ковер, покачнулась и упала ужасно неудачно:щекой на угол собственного стульчика. Крику было… Нежная щечка моментальнораспухла, и на ней выступил изрядный синяк. Сегодня опухоль спала, но синякприобрел еще более синий оттенок, так что вид у Лизочки был хулиганский.

Марина, отирая дочкины слезки, рассказала Алёне историю просвою подругу – тоже русскую парижанку, – которая привела на ежемесячныйосмотр к врачу двухлетнего сына, накануне налетевшего на дверь и получившегоустрашающий кровоподтек на лбу. Врач долго и придирчиво расспрашивал мамочку,что такое приключилось с ее ребеночком. Она от смущения отвечала сбивчиво, врачне поверил, что это не она сама в сердцах огрела сына поварешкой или, кпримеру, каминными щипцами. И вызвал полицию! Насилу бедная мама отбилась отобвинения в жестоком обращении с собственным ребенком: во всяком случае, им смужем пришлось со всех жильцов собирать свидетельства для суда о своемблагонравном поведении, и их соседка с нижнего этажа, которая всегда ворчала,что ребенок слишком громко топает, вволю покуражилась над несчастнымиродителями, прежде чем удостоверила-таки их благонадежность. А дело, междупрочим, грозило весьма крупным штрафом, а то и чем похуже…

«Совсем одурели, капиталисты проклятые», – думалаАлёна, вспоминая тот рассказ.

Довспоминать она не успела. Из толпы цветных и черныхбебиситтер, занявших все скамейки в тени и оберегавших жареные африканские рожиот блеклого парижского солнца, вырвалась черная фурия в шоколадной коже и безпредупреждения обрушилась на Алёну!

Не скоро ошеломленной писательнице удалось понять, что взрыввозмущения вызван тем безобидным шлепком, который Алёна отвесила маленькойатаманше. Девчонка наябедничала няньке, та вступилась… но почему не сразу, еслина то пошло? Неужели в Африке долго доходит не только до жирафов, но и до коренногонаселения?

Сначала Алёна пыталась бормотать: «Жё не компран па!» – ипримирительно улыбаться. Однако постепенно эти базарные крики ей надоели.

Какого, в самом деле, черта?! Почему эта черномазая орет нанее, как на соседку по коммунальному вигваму, или что у них там за жилье, вэтой самой Африке?! Очень захотелось ответить ей соответственно, однако Алёнавыяснения отношений органически не выносила! Поэтому она только сказала оченьвежливо:

– Мув ёр эс! – что в переводе с английскогоозначает: «Убери свою попу!» Конечно, лучше бы было выразить это пожеланиепо-французски, однако слово «фэс», то есть «попа», Алёна-то знала, а вот сглаголами, как всегда, вышла напряженка. Поэтому и пришлось воспользоватьсяанглийской фразой, запавшей в память после просмотра замечательного фильма «Мояпрекрасная леди» с Одри Хепбёрн в главной роли.

Впрочем, негритянка уже перестала нахлестывать себя по задуи отошла, презрительно оглядев на прощанье не только Алёну, но и Лизочку. Азаметив синяк на младенческой щечке, кинула на Алёну такой уничтожающий взгляд,что той стало стыдно. Как-никак она тоже имела отношение к этому синяку.

«Можно подумать, ваши дети никогда не падали, не ударялись иничего себе не набивали! – угрюмо думала она, исподтишка поглядывая настаю негритянских нянек. – Ишь, раскудахтались, черные курицы!»

Интенсивный кудах-тах-тах и в самом деле имел место быть.Видимо, речь шла о том, какие никудышные родительницы – эти белые. А можетбыть, о том, что белая кожа – вообще очень непрактичная штука. Чуть тронь ее –и сразу жуткое пятно. То ли дело – черная, гладкая, лоснящаяся… А на белой иморщины раньше вылезают, и увядает она моментально, как полевой цветок,поставленный в вазу… Вон эта, которая «компран па», выглядит как сущая стараякляча, хотя бебешка у нее еще совсем крошечная. Наверное, никто замуж не брал,вот и родила так поздно. А может, она и вовсе не замужем. Кольца-тообручального не видно. А строит из себя… ишь, вырядилась, как девочка!

Алёна вообще была склонна драматизировать житейские ситуациии гнать в душе пену негатива там, где надо и не надо, поэтому она словно быслышала самые жуткие эпитеты, произносимые черным агрессивным большинством. Чтои говорить, некоторые удары попадали не в бровь, а в глаз! И кольца-тообручального у нее нет, потому что нет мужа. И вид-то собственный казался ейтеперь самым нелепым на свете…

Конечно, черные африканские курицы отчасти правы: дамойпервой молодости ее не назовешь; может быть, уже и о второй говоритьпроблематично, но факт тот, что в своем постбальзаковском возрасте онаумудрилась изваять себе премилую фигуру. Хорошие задатки для этого у нееимелись всегда, однако они, эти задатки, прежде были отяжелены и скрыты отпосторонних глаз десятью тире пятнадцатью лишними килограммами, а стоило Алёнеот них избавиться, как она заодно скинула с плеч лишние десять тире пятнадцатьлет, честное слово! Это немедленно сказалось на ее имидже и приоритетах – как вличной жизни, так и в выборе одежды. Топик и узкие бриджики так и обливают всеее симпатичные выпуклости и вогнутости! О личной жизни упомянем несколькопозднее, потому что говорить о таких мелочах как-то неловко в преддвериинадвигающегося международного скандала…

А тем временем, как всегда перед бурей, наступило недолгоезатишье. Закидав Алёну насмешливыми взглядами, будто каменьями, негритянкиотвернулись от нее, словно ее и на свете нет, и выжидательно уставились наглавную скандалистку, которая достала из кармана навороченный сотовый телефон ипринялась с кем-то оживленно болтать.