в данный момент размышлять, так это о…

— Как теперь в Сокровщницу смогут попадать наши экспедиции⁈ — не унимался бессмертный под гомон встревоженных шепотков остальных. Лишь несколько из участников предстоящего похода молча взирали на происходящее. И именно их лица генерал и собирался запомнить. — Это неслыханно, просто неслыханно!

Логично, что неслыханно, учитывая, что Страж простоял на своем посту многие десятки, если не сотни, эпох. Хаджар бросил быстрый взгляд на темное лицо, постепенно осыпающееся песком и камнями.

Интересно, что чувствовало это создание, зная, что его удел исполнять волю создателя и следовать его незримому плану, сидя на короткой цепи и все радости — лишь фантазии о том, что могло бы быть, обрети он свободу.

Генерал выдохнул облачко дыма и на мгновение задумался.

Он сейчас говорил о Големе или о жителях Безымянного Мира?

— Я не намерен это больше терпеть! — воскликнул юноша-старик и выхватил меч. Вокруг него вспыхнули две серебренные луны и остальные бессмертные повыхватывали защитные артефакты и начали судорожно выставлять защитные техники. — Протекция Золотых Небес… да хоть самого Короля! Я уничтожу тебя, еретик!

Хаджар с легкой ленцой взглянул на те силы, что призвал глава Танцующей Луны. Учитывая то, как сияли луны, как секло от их света траву и, казалось, надрезало сам воздух, становилось понятно, что это уже не Правило.

Что-то куда более могущественное, чем просто следующая, после Королевства, ступень мастерства. Может быть глава Танцующей Луны даже путал её с Законом.

Но Хаджар сомневался, что это действительно он — финальный штрих в стези познания себя и своего пути. Слишком сильно эти две луны, да и вся суть старика-юноши, опирались на энергий Реки Мира. Как огромный гигант, который рухнет, стоит только выбить из-под его ног опору.

Но тогда ведь это и не гигант вовсе.

Когда глава Танцующей Луны замахнулся мечом, окутанным сиянием двух лун, заставивших даже настоящую луну выглядеть мрачным светилом тяжелых сумерек, то Хаджар лишь повел трубкой по воздуху.

Призванная им сила, вкупе с мистериями, терной и Эхом Правила надсекла те незримые узы, что связывали Правило главы Танцующей Луны с Рекой Мира. И когда меч уже почти коснулся головы генерала, то две луны за спиной старика-юноши попросту раскололись разбитыми зеркалами и разлетелись исчезающими в мерцании осколками.

Меч бессмертного замер, а сам он выглядел одновременно ошарашенным и… испуганным. Собственно — его выражению лица вторили и остальные.

Все, как он один, пытались понять, что именно только что увидели.

Хаджар же, поднявшись на ноги, отряхнулся, похлопал застывшего главу Танцующей Луны по плечу и, проходя мимо, коротко обронил:

— Только собственная сила имеет значение, — повторил он когда-то давным-давно услышанные слова.

Удивительно, как раз за разом, виток судьбы за витком, Хаджар находил в них все больше и больше смысла. И все сильнее уверялся в том, что его Учитель — дракон Травес, оставался с ним и сейчас, даже когда в груди билось не сердце далекого предка, а искусственное — Стальное.

Забавная метафора… несмотря на то, что у него больше не было сердца дракона, он не ощущал каких-то сильных изменений в себе. Отсюда возникал вопрос — имело ли когда-нибудь значение то, что его сердце создал из капли крови дракон или же важным было лишь то, какой смысл этому придавал сам Хаджар?

Может быть, ответ заключался где-то посередине. Не «да» и не «нет». Что-то размытое. Изменчивое.

Хаджар посмотрел на искусственное небо над головой, где светили бессердечные звезды. Со смертью Стража мир вернулся в условную «норму» и поляну окутали покрова холодной ночи.

С этими странными мыслями генерал шагнул через разлом, попадая в очередную аномалию.

Выныривая из объятий времени и пространства Хаджар оказался на обрыве бытия. Вокруг него возвышалась бесконечная цепь горных вершин, каждая из которых была увенчана древними снегами, жаждущими поведать о минувших эпохах. Казалось, что из основы Вселенной вырвали кости мира и вонзили их здесь — возвышаться в немом торжестве величия.

Внизу не было ни суши, ни твердой земли. Вместо нее простиралось море пенистых облаков, вздымающихся, как волны бесплотного океана, переливающихся мягкими оттенками рассвета и заката. Нежные вихри играли у ног генерала, дворовыми псами они лизали влажными языками его кожу, зовя с собой в веселые, беззаботные игры.

И в какой-то момент Хаджар понял, что это были не просто облака, а сны и воспоминания, давно забытые истории, сплетенные в танце света и тени.

Небо над головой было не просто небом. Это был холст, расписанный завораживающим парадом звезд, каждый мерцающий маяк которого свидетельствовал о безграничных возможностях. Созвездия, сотканные руками Древних, складывались в сказания о героях и легенды, их истории рассказывались внутри мягкого свечения далеких цветов в саду богов.

Рассыпанные, как алмазная пыль, они пульсировали в ритме, известном только Вечности, и их мерцающий свет сплетался в колыбельную песню, которая звучала в сердце каждого странника.

Хаджар стоял, на миг потрясенный окружавшей его красотой. Каждый вдох уставшей груди наполнялся прохладным, хрустящим воздухом гор, переплетающимся с теплым, успокаивающим ароматом небесных тел. Время словно остановилось, давая страннику возможность осознать свое место в этой огромной картине.

Генерал, внезапно, ощутил столь незнакомое ему чувство, которому сходу не смог подобрать слова. Что-то забытое, чуждое его ненастному духу.

Кажется это был… покой?

Здесь, среди вершин и звезд, Хаджар не был ни маленьким, ни незначительным, ни великим или невзрачным, ни человеком, ни монстром. Он был лишь частью этого грандиозного гобелена, нотой в вечной симфонии Вечности.

И когда он закрыл глаза, позволяя красоте всего этого погрузиться в самую душу, то почувствовал то глубокое ощущение, пронзающее душу. Ощущение, для которого не было ни пышных метафор, ни громких песен, ни каскада стихов.

Покой редко воспевают барды, о нем не пишут поэту, легенды не слагают скальды. Как объяснить безмятежному созданию, жизнь которого еще не успела пропитаться круговоротами страдания, в которых нелепо цепляешься окровавленными, уставшими пальцами, за островки боли, как единственное напоминание о том, что ты все еще не утонул внутри этих мук.

Это невозможно.

Но вот ведь парадокс — в определенный момент пути, каждый, так или иначе, сталкивается с осознанием этого просто факта. И тогда они жаждут встречи с прежде незнакомым для себя явлением. Они ищут покоя. Страждут его. Столь же пылко и искренне, как молодые люди таких эфемерных понятий, как свобода, любовь, слава или что-то еще в таком духе.

И, может, те, кто удержался на плаву, кто не утонул в голодной бездне, кто нашел в себе силы сложить вокруг пусть и призрачные, но стены, хранящие покой, и хотели бы о нем спеть, сложить легенду, написать поэму, вот только сил после яростной борьбы длиною в жизнь уже не осталось.

Вот покой и оставался тайной, недоступной тем, кто стоял в начале своей борьбы и…

— Хаджи, дружище, так и будешь стоять статуей? — шепнул ему на ухо демон. — Тут, сейчас, бунт поднимется.

Генерал вырвался из лап странных чувств, на миг овладевших его сознанием и оглянулся.

Позади него стояло почти два десятка явно встревоженных бессмертных.

Глава 1862

— Невозможно… невозможно… — причитали одни.

— Все должно быть по-другому, совершенно иначе! — вторили им другие.

Девятнадцать существа, которые для всего остального мира смертных являлись полу мифическими созданиями, примерно, как Небесные Солдаты для Лидуса, в данный момент выглядели кучкой встревоженных детей, чьи ложные представления об окружающем мире вдруг столкнулись с суровой реальностью.

— Что здесь происходит? — спросил у демона генерал.

— А я знаю? — развел руками Хельмер. — Я всего-лишь маленький, никому не нужный, скучающий по девственницам, Повелитель Ночн… — демон, заметив тяжелый, осуждающий взгляд генерала, замолк и спустя несколько мгновений тишины продолжил уже более серьезным тоном. — Слушай, Хаджи, понятия не имею. И не вижу никакого резона узнавать. Вот скажи мне, Хаджи, зачем нам этот мертвый груз?

Демон красноречиво, насколько это вообще было возможно, кивнул в сторону столпившихся кучкой бессмертных.