грохотом опрокинулся, и Шумный распростерся на полу.

— Встань, мерзавец! Ты где находишься?! Я тебя научу, как отвечать!

Петька поднялся, ошеломленный, машинально обтирая рукой пыль с одежды. Он испуганно смотрел на полковника и напрягал все силы, чтобы остановить слезы, которые мутили ему глаза.

— Садись! — сказал полковник.

Шумный повиновался, осторожно сел за стол против полковника.

— Ну вот что, молодой человек, — заговорил вдруг совсем уже другим тоном полковник, глядя на опущенную голову Шумного, — вот что, дитя мое, я знаю, за что тебя арестовали. Преступление твое небольшое, и ты его искупишь, только будь умником. Судя но твоему лицу, ты добрый, хороший юноша…

Уставив глаза в пол, Петька молчал.

— Ты должен сказать мне, кого ты знаешь из большевиков здесь в городе. Назови фамилии — и будешь освобожден, — продолжал полковник, похрустывая костлявыми пальцами. — Ну, говори, мой хороший мальчик, говори! — Он поднялся, заложил руки в карманы, прошелся по комнате.

Петька молчал.

Полковник положил руку на его плечо и, заглядывая в лицо, снова заговорил:

— Ну, мой мальчик, назови пока хоть одного… Я жду.

Шумный, нагибаясь, водил плечом, стараясь сбросить с него руку полковника, и наконец, не вытерпев, промолвил:

— Что вы от меня хотите? Я никого не знаю, я знаю только себя.

— Только? Ну, говори о себе, правду говори. Неправды, боже упаси, не терплю… Кто ты?

— Я человек, — с сердцем бросил Шумный, не помня себя от гнева. — Еще что?

— Гм… А я, по-твоему, кто?

— Я о других не знаю, кто они. Я знаю себя. Я только за себя буду отвечать.

— Ишь ты, какой щенок… Сейчас, сейчас я с тобой поговорю. — И полковник нажал кнопку на столе.

В комнату вошли два солдата.

— Сведите в предварительную, — приказал полковник. — Я с ним потом поговорю. Скажите прапорщику, что очень упрям.

Солдаты взяли под руки Шумного и повели.

— Стойте-ка, братцы, — вдруг остановил их полковник. Приблизился к Петьке и, погрозив пальцем, сказал: — Так вот, подумай, иначе ночью с партией смертников будешь расстрелян. Понял? Будешь расстрелян!

Солдаты потащили Петьку.

Ступая подкашивающимися ногами, он, дрожа всем телом, бормотал:

— Что такое я сделал? Какой же я преступник? Я рыбак. Я люблю море… А как же моя мама?..

Полковник, расставив ноги, стоял посредине комнаты и, провожая Шумного мрачным взглядом, промолвил вдогонку:

— Покрепче с ним, покрепче!..

Петьку ввели в полуподвальную просторную комнату, где стоял длинный дощатый стол на низких, видимо подрезанных, ножках. У стены чернели венский старый стул и садовая скамья, с которой поднялись два стражника в брезентовых грязных фартуках. Один, высокий, костлявый, с большими мутными глазами, с сединой на рыжих висках, шагнул навстречу Петьке.

— Вам совдеповца прислали на обработку, — объяснили весело солдаты, подталкивая прикладом в спину Шумного.

— Что, тверд? — усмехнулся высокий стражник, меряя Петьку тусклыми глазами.

— Как видно, да.

— Ну что ж, сделаем его мягким.

Петька скользнул взглядом по грязным, как у мясников, фартукам стражников и почувствовал, как на затылке у него зашевелились волосы.

«Палачи… Сейчас будут пытать, — с ужасом подумал Петька. — Убегу!»

Он обернулся к раскрытой двери, точно готовясь рвануться в нее, но в эту минуту оттуда раздался странный, словно козлиный, голос:

— Э-э-э! Вот каков он! Ска-а-жи-и-те пожа-лу-уйста!

Дверь захлопнулась, и перед Петькой остановился сухонький, небольшого роста прапорщик с усиками на английский манер. Его тощая фигурка была затянута в диагоналевый френч и черные галифе, заправленные в начищенные сапожки. Под мышкой он держал тоненькую папку, а на кисти правой руки висел хлыст из желтой кожи.

Стражник подал офицеру венский стул.

— Тэк, тэк, т-э-э-к! — фасонно растягивал прапорщик и, закидывая ногу на ногу, скомандовал Петьке: — Ну-у-с, подойди-ка, юноша, сюда поближе. Вот здесь стань! Вот здесь, напротив меня! — он ткнул хлыстом в пол, показывая, где стать Петьке.

Шумный, опустив голову, подумал и шагнул к указанному месту.

— Прежде всего я тебе хочу дать совет, — сказал прапорщик, щурясь на Петьку. — Будь благоразумен.

Петька отвернулся от него.

— Я советую тебе… очень советую, — повторил прапорщик, — сознаться.

— Мне…

— Тсс! — прервал его прапорщик, поднося палец к своим усикам. — Я советую сознаться, и мы вот здесь, в папке, запишем об этом, а потом я доложу полковнику, и он тотчас же простит. Пойдешь к матери, которая тебя ждет там, у ворот.

— Я ни в чем не виноват.

— Мерзавец! — вдруг взвизгнул офицер, и его облизанное и уже изрисованное морщинками лицо налилось кровью. — Даю минуту на размышление! Слышишь, щенок?! — И он вынул из бокового кармана френча часы, нахмурился, затем порывисто встал и бросил стражникам: — На стол!

Петька выпрямился. Сердце часто застучало, в глазах, полных ненависти, что-то замелькало, мутное, страшное, затемняющее свет. Вдруг он почувствовал, как что-то разом сдавило его руки, и он всем телом скользнул по холодному кирпичному полу. Стражники приволокли Петьку к столу.

— Для начала тридцать шомполов! — скомандовал офицер и, хлестнув себя плеткой по голенищу сапога, форсисто зашагал по комнате.

Стражники быстро стянули с Петьки одежду, оставив на нем только рубаху.

— Сознаешься?

Петька весь сжался и, не ответив, сам лег на стол. Он скомкал край рубашки, воткнул в рот и сдавил зубами. Он слышал, что так легче переносить боль.

— Что он, дурак? — сказал офицер, поглядывая на стражников

— Нет, ваше благородие. Видно, у него такой нравный характер, пояснил один из палачей и зло взмахнул тонким стальным шомполом, врезая его в тело Петьки.

— Проклятые… проклятые… — простонал Петька и затих.

Он чувствовал режущую, нестерпимую боль, ощутил, как теплые струи крови потекли по бокам. Глаза заволокло туманом…

— Облить водой! — скомандовал офицер и быстро вышел из комнаты.

3

К вечеру со стороны Тамани показался колесный пароход «Вестник», за ним — несколько небольших катеров, буксирующих баржи. Они растянулись длинным караваном и медленно шли прямо в порт. С моря доносилось хлопанье колесных лопастей.

По мере того как караван приближался к гавани, многие жители — мужчины, женщины, дети — спешили к пристаням.

Скоро у ворот пристаней, вдоль гранитной набережной, собрались толпы встревоженных людей. Появились немецкие гусары и выстроились у ворот.

Суда приблизились и пришвартовались к пристани. Одна баржа бросила якорь посредине бухты и встала на рейде.

С берега было видно баржу, пленных, сплошной массой лежащих и сидящих в мрачной впадине трюма, прямо на мокром и грязном днище.

Лица пленных тянулись вверх, но солдаты размахивали прикладами, толкали людей сапогами. Слышались отрывочная команда, стоны, проклятия.

Но вот раздался пронзительный свисток и вслед за ним выкрик.

— Начинай! — кричал толстый человек, отчаянно размахивавший большими пучками веревок.

Офицеры суетились,