бряцали шашками, звенели шпорами, расставляли на пристани караул.

— Зачем церемониться с этой сволочью? — громко выкрикивал рыжеволосый Москалев, местный присяжный поверенный, черносотенец. — Везли б их, негодяев, сразу в крепость, а то вот театр устраивают.

— Ошибаетесь, господин Москалев, — вмешался старый, с трясущимися руками, в пенсне, преподаватель мужской гимназии Арбузов, — открытая расправа — это, знаете, я бы сказал, по-учи-тель-ное зрелище для черни. Она, эта чернь, поглядит, да и деткам своим закажет: «Не делайте больше революции!»

— Сомневаюсь, — проговорил присяжный. — Вы, учитель, должны знать: тьма жестока, а человек, живущий ею, подобен зверю и при виде своего казнимого брата может взбеситься.

Вдруг кто-то громко крикнул:

— Идут!

Гневный ропот прошел по толпе. Человек десять белогвардейских солдат выскочили из ворот, размахивая ружьями, расчищали дорогу.

В толпе отчетливо слышалось:

— Смотрите, смотрите, — и мальчишки среди них!

— Боже мой, дети!

— Браток мой… — сквозь слезы говорил какой-то рабочий.

— Вася, муженек…

Люди кричали, бросались к воротам, их отталкивали солдаты.

Вдруг среди толпы, на заржавленном бакене, валявшемся на площади, появился глава местных эсеров Войданов — высокий, плотный мужчина в сером костюме. Он медленно снял шляпу, подставляя ветерку свои пышные волосы, оглядел толпу и чистым, бархатным голосом закричал:

— Вот до чего довели страну!

Толпа отхлынула назад. Только немецкие солдаты смотрели с любопытством на странного оратора. Войданов не смущаясь бросал в толпу:

— Дорогие друзья-товарищи, слушайте, вы, наверно, меня помните… Я — Войданов… Переживаемые сейчас события неизбежны. Свобода штыком и порохом не завоевывается. Это большевистская агитация…

Кто-то из рабочих-грузчиков подбежал и столкнул его с бакена. Войданов упал. Среди немцев раздался хохот.

Арестованные шли в плотном кольце конвоиров мимо шумящей и выкрикивающей толпы. Высокий, весь израненный матрос прихрамывал среди красногвардейцев, глаза его сверкали.

— Братья немцы! — кричал он в толпу немецких солдат. — Вас то же самое ждет на родине. Ваши помещики, буржуи и офицеры будут убивать вас, как нас убивают наши гады!..

— Молчать! — надсаживался конвоир-прапорщик.

— Слушайте! — не унимался матрос. — Они убили моего брата… убили сестру мою… убили отца… А теперь вот меня… За свободу не страшно умирать. Я — большевик, я смерти не боюсь. На мое место станут двадцать других пролетариев…

— Молчать! — замахиваясь шашкой, прокричал другой офицер.

Из маленьких улиц и переулков, из ворот домов стали появляться рабочие. Кто-то выстрелил. Толпа хлынула в переулки. Арестованные смешались с толпой, к ним подбегали люди в измазанных рабочих блузах, родственники, знакомые, перерезали веревки и освобождали…

4

На углу розового здания гимназической церкви, выходившей к площади, появился высокий, курчавый, в черной чиновничьей шинели, с бледным лицом человек лет тридцати. Он остановился около дерева, поправил белой, худой рукой золотое пенсне и стал смотреть на разбегающихся с площади людей.

Пули свистели, прорезая воздух, чиркали по железным крышам и разбивали оконные стекла. Но как-то внезапно площадь опустела, шум покатился куда-то к центру города. На площади разносились крики раненых. Недалеко от тротуара распластался труп белого офицера, подальше, скорчившись, лежали двое солдат. Горячее солнце заливало их неподвижные лица.

— Ой, товарищи, помогите! Не бросайте! — надрывался неистовый голос раненого, ползущего по горячим камням мостовой.

Курчавый человек топтался около дерева, то и дело прикладывал к голове руки, словно не мог выносить этих выкриков. Вдруг он вскинул руки кверху, будто кому-то вдогонку бросил рыдающим голосом:

— О, бедная моя Россия! О, несчастная! Что ж это делается с тобой?

Из калитки церковной ограды выскочил длинноволосый Войданов.

— Господин Литкин, — задыхаясь, торопливо проговорил он, — ради бога, уходите отсюда!

Курчавый плакальщик по России обернулся.

— А, Аркадий Аркадьевич! — сказал он. — Прошу вас, надо помочь этим несчастным. Они исходят кровью, — показал он на раненого и быстро шагнул к нему,

Войданов преградил путь.

— Здесь опасно, уйдемте отсюда, — сказал он. — Скорей, нас убьют!

— Кто нас убьет? — возразил Литкин.

— Да они же и убьют вас.

— Да кто же это они? — сердился Литкин.

— Да вот эти озверевшие рабочие, — пояснил Войданов. — Поймите: они в каждом интеллигенте видят капиталиста, барина, своего врага. Да, да, видят в них врага революции…

— Оставьте, пожалуйста! — перебил Литкин. — О, эти-то люди хорошо различают своих врагов! Они не те, какими мы часто их представляли.

В это время из-за железных катеров, вытащенных на берег для ремонта, выскочила группа, человек десять, рабочих. Они бросились к раненому.

— Вот молодцы! — закричал Литкин и шагнул к ним навстречу. — Видите, они ничего не боятся… Они спасают своего товарища!

— Нет, стойте, Михаил Иванович, я вас не пущу к ним! — вскрикнул Войданов и схватил Литкина за руки.

Вз-з-ю-ю-и-и, — со свистом над их головами пролетела пуля.

— Вот видите! — сказал Войданов, пригибаясь, и потянул назад своего друга. — Скорей за ограду!

— Оставьте меня! — резко сказал Литкин и отошел в сторону.

Войданов, пригибаясь, оглядываясь, быстро скрылся во дворе церкви.

Литкин остался один. Он снова остановился над умолкшей площадью и задумчиво глядел вдаль. Вдруг лицо его просияло.

— Да, здесь действовал освобожденный человек! — как-то неожиданно произнес он дрогнувшим голосом и, медленно повернувшись, пошел прочь от площади.

Не успел Литкин пересечь площадь и выйти на Строгановскую улицу, как столкнулся лицом к лицу со стройным, высоким, с небольшими темными усами подпоручиком в новеньких золотых погонах.

— Бардин! — воскликнул Литкин, расставив руки. — Бардин, вы живы? Вот встреча!

Подпоручик остановился.

— Узнаю, — проговорил он и улыбнулся.

Они обнялись.

— Вы здесь служите? — удивленно спросил Литкин.

Бардин утвердительно кивнул головой и украдкой поглядел но сторонам.

— Да, я переведен сюда па службу.

— Вы неспокойны?

— Да. Сейчас здесь все оцепят… — ответил Бардин.

— Это не важно. Дело уже свершилось! — торжественно воскликнул Литкин. — Какой смелый налет! Говорят, около шестидесяти человек арестованных освобождены… Вы видели, что здесь творилось?

— Я вчера узнал, что вы здесь, — уклонился от ответа Бардин и сделал шаг, давая понять, что он спешит.

— Нет, я не отпущу вас, — сказал Литкин и взял Бардина под руку. — Что вы, такая неожиданная встреча!

— Солдаты…

— Бог с ними! — живо возразил Литкин. — Я думал, вас уже нет в живых Прошу, пойдемте ко мне обедать, мой дом в пяти шагах отсюда… Нет, нет, я вас не отпущу!

Бардин почувствовал, что медлить больше нельзя, он пошел с Литкиным.

— Я часто вспоминал вас, Дмитрий Алексеевич, — продолжал Литкин. — Вы ведь в университете были заметным студентом. Но, простите, мне непонятно, как вы могли стать офицером. Помните наши споры? Вы… такой фанатик большевизма — и вдруг… — Литкин недоумевающе пожал своими широкими плечами.

— Ну, об этом потом, — вздохнул Бардин.

Литкин многозначительно посмотрел на него.

Где-то позади раздался выстрел.

Бардин и Литкин вышли на Строгановскую улицу