С моим внешним видом в «Звездных войнах» были бесконечные проблемы. Настоящие проблемы, а не те, которые ты выдумываешь, чтобы люди подумали, что ты скромничаешь, потому что в душе считаешь себя очаровательной. То, что я видела в зеркале, по-видимому, отличается от того, что видели многие мальчики-подростки. Если бы мне было известно о каждом акте мастурбации, который я провоцирую… ну это было бы ужасно странно, с какой стороны ни взгляни, и я рада, что мне не было об этом известно. Но когда мужчины, которым за пятьдесят и моложе – любви все возрасты покорны, но не в любом возрасте это законно, – когда они подходят ко мне и говорят, что я их первая любовь, то у меня возникают, скажем, смешанные чувства. Почему они так легко влюблялись в меня тогда и почему им так трудно влюбляться в меня сейчас?

Я тогда понятия не имела, сколько времени проведу с Пэт. Она была первой, кого я видела утром, и последней, кого я видела вечером. Но именно наша утренняя встреча была самым интимным моментом. Укладка волос занимала два часа, и мы провели невероятное количество времени за пустыми разговорами. Неловкое молчание – это кошмар. Это самая худшая часть общения. Конечно, можно включить музыку и сидеть или стоять, улыбаясь в пустоту и притворяясь, что тебе и так хорошо, но…

Мне показали эскизы прически, которые Пэт должна использовать в качестве руководства. Я в ужасе посмотрела на нее, примерно с тем же выражением, с каким смотрела на эскизы металлического бикини. Того самого, которым я задушила Джаббу (лично у меня это любимый момент за всю фильмографию), и вам советую испытать подобное: представьте что-то, что в вашем воображении похоже на гигантского космического слизняка, прикончите его и отпразднуйте победу. Эта техника чудесно работает, когда мне становится плохо от своих собственных фотографий в этих огромных наушниках из волос.

Итак, Пэт показала мне разные экзотические прически – от русских княгинь до шведских горничных. Я смотрела на картинки и начала беспокоиться. Тогда еще не было Леди Гаги, на которую можно было бы равняться.

– И я их все буду носить?

Пэт сочувственно улыбнулась.

– Не все. Только одну. И я уверена, они не захотят, чтобы ты носила прическу, которая тебе не нравится.

Сомневаюсь. Звучит как какие-нибудь знаменитые последние слова.

– Ты слишком сильно беспокоишься, – засмеялась Пэт и погладила меня по волосам.

Мы просматривали картинку за картинкой, и на каждой была прическа, которая лучше всего смотрелась бы с башмаками, фартуком и белыми манжетами. Прическа, которую могла бы сделать дочь ацтекского вождя в день свадьбы. Кольца из косичек, завитые локоны и башни из париков. Я печально смотрела в зеркало, наблюдая, как эти прически меняют мое лицо примерно так же, как кривые зеркала.

– Это не прическа, а какая-то катастрофа.

Пэт вежливо смеялась, принимая мои слова за шутку, и неустанно расчесывала, закалывала, брызгала лаком и взбивала волосы. И с каждой новой прической я вставала перед зеркалом, смотрела на свое лицо и отчаянно старалась примириться со своим внешним видом. Выглядела ли я очаровательно со своими пухлыми щечками? Конечно. Сейчас, с расстояния всех прожитых лет, я прекрасно это вижу, но все мы лучше смотримся на расстоянии.

В конце концов мы пришли к варианту с огромными наушниками из волос.

– Ну что думаешь, дорогая? Скажи честно. Тебе придется носить эту прическу какое-то время.

Она и понятия не имела какое.

– Нормально, – выдавила я. – Я хочу сказать, она нравится мне больше остальных! В смысле, без обид, но…

– Да ну, брось, дорогая. Без обид. Я просто пытаюсь сделать, как они хотят, хотя и не уверена, насколько сильно они этого хотят.

– А можно сделать как-нибудь… проще, что ли? То есть зачем из волос делать такое… ну, понимаешь…

– Это филм про космос, моя дорогая, мы не можем позволить тебе скакать по съемочной площадке с каким-нибудь – как это называется? – хвостиком (и тут она дернула меня за мой хвостик!) и с челочкой, правда?

Я промолчала. Мне показалось, что оставить обычный хвостик после всех этих косичек и шиньонов не то что хорошо, но хотя бы приемлемо.

– Правда! Так что давай соберем все свои силы и устроим настоящее маленькое шоу, ладно?

– Ладно, – бросила я. – Пойдем туда и выбьем из них… – Пэт посмотрела на меня и широко улыбнулась. – Чтоб меня два раза, и еще яблочного пюре, будьте добры.

И мы отправились на площадку: Пэт выглядела невозмутимо и решительно со своими серебристыми волосами и ясными голубыми глазами, а мне не хватало только платья альпийской крестьянки, башмаков и козы, чтобы сыграть в «Звуках музыки». Мы подошли к группе бродячих менестрелей… шучу, конечно. Лучше бы это были бродячие менестрели или бродячие кто угодно, лишь бы не эти трое: первый ассистент режиссера Дэвид Томблин, продюсер Гэри Куртц, который, похоже, улыбался где-то внутри своей модной бороды, и Джордж.

– Хорошо, – все, что сказал Джордж.

Дэйв Томблин озвучил мнение всей группы, когда повторил то же самое, что говорил про каждую из шести прошлых катастроф у меня на голове:

– Думаю, эта довольно…

– Выигрышная! – закончил за него Гэри.

– Что ты сама думаешь? – спросил меня Джордж.

А теперь напомню, что я не похудела на пять килограммов и была уверена, что в любую минуту они это заметят и уволят меня еще до начала съемок.

Поэтому я ответила:

– Мне нравится!

Кроме того, я была просто в восторге от косметического новшества, за которое мне стыдно даже сегодня, – блеска для губ. На мне было так много блеска для губ, что, если попробовать меня поцеловать, можно было соскользнуть и упасть, разбив себе челюсть. Я так и не поняла, что он там увеличивает. Должно быть, количество слюны, которое остается на губах, когда их облизываешь? Даже если бы я хоть насколько-нибудь соблазнительно облизывала губы, это все равно не компенсировало бы тот блестящий жирный шлепок у меня на губах. Ни один язык не может оставить столько слюны, а если и есть такой, то это язык буйвола или моего пса Гэри, у которого язык размером с пару городских кварталов, который позволяет ему иногда лизать себе глаза. Но даже если бы Гэри оставил на моих губах, или губах другой несчастной девушки, всю слюну со своего длиннющего языка, я бы все равно не выглядела так нелепо. У меня были бы просто влажные губы.

Увидев весь этот блеск, Дарт Вейдер должен был испугаться, что поскользнется и упадет на свой дыхательный аппарат. И кто красит губы блеском, когда идет война? Только я, или Лея, конечно.

Недавно почившая актриса Джоан Хэккет была моей старшей подругой, которая научила меня всему, чему мудро (или нет) не учила меня мама, включая любовь к блеску для губ. Позже я видела Джоан в фильме, где действие происходит на старом Западе, и в этом фильме на ней столько блеска, что можно было бы отполировать машину, и ей он, в общем, идет, правда идет. Но в конце концов я убедилась, что блеск не очень сочетается с космическими сражениями.