Так, это уже лишнее.

– Хватит, Натэниел. Хватит! – сказала я, но голосу меня дрогнул. Так все это стало мерзко, так сразу… как я вообще могла этогоне видеть?

Натэниел медленно отодвинулся от нее и продолжал:

– Я когда-то верил в таких женщин, как ты, Ронни. Думалкогда-то, что если меня хотят, то и любят меня, хоть немного. – Он покачалголовой. – Но такие, как ты, никого не любят, даже себя самих.

– Натэниел!

Мика тоже был поражен его поведением. Натэниел не обратилвнимания:

– Тебе нужно понять, от чего ты бежишь, пока это несломало тебе лучшее, что ты нашла в этой жизни.

Она хриплым шепотом спросила:

– Ты про Луи?

Он кивнул:

– Да, про Луи. Он тебя любит. Любит тебя истинно иверно, не на ночь, не на месяц – на годы. И часть твоей личности хочет того же,иначе бы ты с ним не была.

Она проглотила слюну пересохшим ртом – наверняка в горлебольно.

– Мне страшно.

Он снова кивнул:

– А что если ты его любишь? Что если ты отдашь емусердце целиком, а он бросит тебя, как ты бросила столько других?

Она снова кивнула дрожащей головой:

– Да.

– Тебе нужна помощь, Ронни, помощь профессионала. Ятебе могу рекомендовать одну.

Я знала, что Натэниел посещает психотерапевта, но никогда неслышала, чтобы он кому-нибудь об этом говорил – в таком контексте.

– Я к ней хожу уже несколько лет – она хороший врач. Исильно мне помогла.

Лицо его стало куда менее суровым, чем было.

Ронни смотрела на него, как беспомощная птица на змею.

Он подошел к висящей над телефоном пробковой доске – тамбыли приколоты визитные карточки, висели важные номера, записки. Одну карточкуон снял, подошел к Ронни и протянул ей.

– Если она не сможет тебя принять, посоветуеткого-нибудь, кто может.

Ронни осторожно взяла карточку за уголок, будто боясь, чтоэта штука может цапнуть. Посмотрела на Натэниела расширенными от страхаглазами, но карточку спрятала в карман джинсов.

– Прости меня, Анита. Прости мне это… все вот это. Мнеочень жаль. – Она посмотрела на Натэниела, потом на меня. – А сейчася уйду, и оставлю вас расхлебывать эту кашу – как всегда делаю. Простите.

И она вышла. Дверь за ней закрылась.

Мы постояли втроем молча, ожидая, пока ударная волнауляжется. Но у нас были, конечно, и другие проблемы, кроме трудностей Ронни.

Мика повернулся ко мне:

– Так есть у нас каша, которую надо расхлебывать?

– Я пока не знаю, – ответила я.

– Но ты думаешь, что ты беременна?

Я кивнула:

– Последний месяц я пропустила. Я хотела выяснитьточно, а потом уже говорить. – Вздохнув, я скрестила руки подгрудью. – Тест на беременность я не купила, потому что не знала, как егопроделать, чтобы никто из вас не узнал.

Натэниел встал рядом со мной, сбоку, чтобы не закрывать отменя Мику.

– Анита, тебе не надо проходить через все это одной.Пусть хоть один из нас держит тебя за ручку, пока ты будешь ждать, поменяют лицвет полосочки.

Я посмотрела на него:

– Ты так говоришь, будто тебе приходилось.

– Однажды. Она не была уверена, что это от меня, нодругих друзей, чтобы держать за ручку, у нее не было.

– Я думала, что я у тебя первая.

– Она узнала, что я ни разу в жизни не был с девушкой,и решила ликвидировать этот пробел. – Он говорил совершенно будничнымголосом. – Я это не очень хорошо умел, но она оказалась беременна. Скореевсего, это был кто-то из ее клиентов, но мог быть и я.

– Клиентов? – спросил Мика.

– Она была тогда в игре, как и я.

Я знала, что «быть в игре» – означает проституцию, но обычноу Натэниела «игра» – это было время, когда он был на улице. С улицы он ушел вшестнадцать.

– И сколько же тебе было лет тогда? – спросила я.

– Тринадцать.

Выражение моего лица заставило его рассмеяться.

– Анита, я ни разу не был с девушкой, но мужчин повидалмного. И она решила, что мне надо знать, как это с женщиной. Она была моимдругом, защищала меня иногда, когда могла.

– А ей сколько было? – спросил Мика.

– Пятнадцать.

– Боже мой, – сказала я.

Он улыбнулся – своей ласковой, почти снисходительнойулыбкой, которая всегда напоминала мне, какая у меня была тепличная жизнь.

– И она оказалась беременна, – тихо сказал Мика.

Натэниел кивнул.

– Шансы все были за то, что это не мой ребенок. Секс унас был дважды. Один раз – чтобы я понял, нравится ли мне это. Второй раз,чтобы я лучше научился.

Лицо его стало мечтательным – я раньше такого не видела.

– Ты ее любил, – сказала я как можно мягче.

Он кивнул:

– Моя первая страсть.

– Как ее звали? – спросил Мика.

– Джини, ее звали Джини.

Я едва не удержалась от вопроса, но он впервые заговорил обэтой стороне своей жизни, и я спросила:

– И что было дальше?

– Я держал ее за руку, пока проявлялся положительныйрезультат. Ее сутенер оплатил аборт. Я поехал с ней, и еще одна девушка. –Он пожал плечами, и тот тихий свет ушел из его глаз. – Она не могла егосохранить. Мы все это знали.

Вдруг у него стал очень печальный, тоскливый вид.

Я не могла этого видеть, и обняла его, и он несопротивлялся, и обнял меня в ответ.

– Что с ней сталось? – спросил Мика.

Он напрягся в моих объятиях, и я знала, что ответ не будетприятным.

– Погибла. Попался ей не тот клиент, и он ее убил.

Я обняла его крепче:

– Натэниел, мне очень жаль.

Он обнял меня – судорожным, почти яростным объятием иотодвинулся, чтобы взглянуть мне в лицо.

– Мне было тринадцать, ей – пятнадцать. Мы оба былиуличные проститутки. Оба сидели на наркоте. Ребенку там делать былонечего. – Очень серьезно смотрели его глаза. – Сейчас мне двадцать,тебе двадцать семь. У каждого из нас хорошая работа, деньги, дом. Я чист ужетри, почти четыре года.

Я отодвинулась:

– Ты о чем?

– Я говорю, что у нас есть выбор, Анита. Выбор,которого в прошлый раз у меня не было.