но им, защищенным шелком, ничего не угрожало. Страдал живот — сначала его окатило холодком от вздернутого платья, потом начало обжигать — его прижигали раскаленные губы. Вал целовал меня, я осознала, что сжимаю его голову, стараясь отодвинуть, но он же тяжелый и сильный, как горгговый жеребец. Неспешные поцелуи поднимались выше, к груди. Одновременные ощущения обнаженной беззащитности моей кожи и горячих касаний мужских губ практически убивали меня. Потом стало еще хуже — Гал склонился и взял ртом мой рот…

Будь все проклято — дикари просто неспособны так целоваться. Это невозможные и фантастические выдумки. Но не в этом случае. Кричать и возражать я уж не могла, да и не желала. Неразумно шуметь — кругом враги.

Кстати, разум — миф. Лично у меня его нет.

Мы были тихи как летучие мыши. Ни звука. Только шорох прикосновений и шелест стягиваемого шелка. Они на миг замерли — я осознала, что на мне «домашние» черненькие стринги. Кажется, они произвели впечатление, но воины были стойки духом — с трусиками разобрались, потянули вниз.

Да как я это позволяю⁈ Совершенно ошизела. Пусть сон, но…

— Я грязная… грязная… — лепетала я звездам и волчьим глазам Гала.

— Мы тебя оближем — утешал меня шепот, или два шепота, или…

Ужас. Мне было так хорошо, что просто не вытерпеть.

Я обнимала голову мальчишки, прижимала вторую голову к груди, на ощупь они были так похожи: густые и буйные пряди, чуть жесткие от солнца и ветра. Но они были разные. И руки разные. Ах, черт и все духи степи, откуда столько рук⁈

Они не спешили, и руки, и воины, и все остальное. Меня ласкали, грубовато, даже прямолинейно, но бережно. А иной раз столь бесстыдно, что я душила в себе скулеж паники и блаженства. Душился скулеж не особо успешно, но жадные губы закрывали мне рот. Шкура-подстилка сбилась, но жестко мне не было — меня почти не опускали с рук, наверное, это невозможно, но когда рук и коленей много, то все возможно. Да будь все проклято, эти двое привыкли сражаться слаженной парой. Они просто волки.

Я хотела тяжести Вала, но оказалась сидящей на нем. Он держал меня на коленях и медлительно опускал, я видела лишь край обрыва и лунные тени. Звезды оказались уже не на небе, а сверкали у меня в голове — невыносимое и ослепительное ощущение. Я осознала, что пьяно раскачиваюсь, пытаясь ускорить процесс соединения, и грызу собственные губы. Поцелуй Гала позволил кусать уже его, обнимая его плечи, запуская пальцы в густую гриву дикаря, я выпустила вой прямо в его горло. Он целовал меня, терпел, лишь твердые мышцы сокращались, вздрагивали под пылающей кожей. Его возбуждение упиралось в мой живот, а я не могла и шевельнуться — так туго держал меня старший воин. Иногда полноценное понимание глагола «натянуть» к нам приходит в самый неожиданный момент.

Словно день вернулся: ослепнув от звезд, я вновь неслась галопом, инстинктивно управляя гривой пригнувшегося и покорного сейчас волка — Гал позволял направлять его поцелуи, старший волк сосредоточился на ином.

Мыслей у меня не было. И меня не было. Только сука-волчица, с рассыпавшимися волосами, ошалевшая от ночного пира.

Меня опустили на шкуру, мгновение я видела две пары глаз, действительно желтых, янтарных, абсолютно волчьих. Потом меня мгновенно и жадно облизали, повернули на бок, Вал прижался сзади — на этот раз вторжение было плавным и быстрым, но от этого не менее умопомрачительным. Рот мой распахнулся, я подавилась безмолвным криком, а юный волк стоял передо мной на коленях, его взгляд требовал и молил. Потянувшись, я принялась благодарить — мужское оружие в моей ладони вздрагивало, обжигало пальцы бешеным нетерпением, чуть ниже волчьи переполненные запасы поджались и почти окаменели. Бедный мальчик едва слышно скулил, то выгибаясь, запрокидываясь напряженной мускулистой дугой, то припадая поцелуем к моим губам. Владеющий мной Вал не проявлял ревности, целиком уйдя в ритм и сладкие мучения моей груди. Потом его губы принялись впиваться в мою шею, болезненно, почти прокусывая кожу, но я и не думала возражать. Он подходил к вершине пытки…

На пике он вновь подхватил меня на руки — его пьянило и сводило с ума ощущение полноценной тяжести моего стройного тела. Судороги безмолвного полноценного оргазма — я не подозревала, что мужчина может так содрогаться. Да я и не догадывалась, что и сама столь отчетливо и ясно смогу ощущать его тело в малейших деталях.

Он опустил меня на шкуру, еще раз с яростью впился поцелуем в грудь. Наверняка он мог бы с легкостью меня прокусить, но я осознавала, что этого не будет. Грань боли, яркая грань, но только грань.

Дрожа, я взглянула на юношу — Гал изнемогал, стоя на коленях и с силой терзая себя. Это выглядело бы почти позорным для мужчины, если бы лунный свет и красота парня не делало зрелище столь великолепным.

У меня мелькнула мысль — теперь-то я вдвойне грязная, и мне совершено невозможно… Но это была чужая мысль, а главенствовал инстинкт и нестерпимое желание. Я откинулась на шкуру, открыла бедра… Молодой воин оказался на мне одним прыжком…

Ничего похожего. Меня словно вывернули наизнанку, и швырнули на подстилку другую суку. Я осознавала, что мои ноги оказались на плечах желтоглазого любовника, он целует, кусает мою щиколотку, но это было где-то там, а главное… Он оказался лучше. Нет, это мне нагло врет острое и мгновенное наслаждение, лучше был Вал, а мальчик лучше в другом… о-о!… другом смысле.

…а ноги у меня-брюнетки-Мар очень даже стройные, на фоне луны это очевидно…

Я изнывала от противоречивых ощущений и сладчайшего ритма волчьей атаки. Разум бунтовал, уверяя, что такого не может быть, лунный свет слепил глаза. Как же я была благодарна, когда широкие плечи старшего воина затмили небо, спрятали меня в тень поцелуев и новых ласк…

Гал был слишком взведен и туго заряжен, надолго мальчика не хватило. Но это ничего не значило. Я не только чувствовала, я в меру сил и рук помогала возвращению возбуждения старшего воина. Но мои желтоглазые любовники знали, что не следует спешить. Мы все вместе отползли к естественной чаше воды. Воины пили, погружая лицо в прохладную воду и жадно глотая, я осознала, что вообще не хочу подниматься с четверенек. Как верно сказали воины: Старая скала — отличное место для счастливой смерти. А она рядом — только потянись.

Меня живо очистили от глупых мыслей, спихнув