— Забава повеселилась на славу! — утирая слёзы, с трудом проговорила я. — Представляешь, когда она удирала от инститоров, то наткнулась на Аноли. И так как ты вместо своей рубашки забрал её одежду, то в Краморе на одну обнажённую натуру стало больше! Бедолаги инститоры не знали, кого преследовать — блондинку или брюнетку! В итоге, разделились по пристрастиям…

— А чего она рубашку мою не надела? — насупился инкуб.

Я развела руками:

— Ну не знаю! Может, в результате долгого воздержания бросилась во все тяжкие! Знаешь, в её возрасте девственниц ещё поискать… — Я покосилась на мрачную физиономию брата и снова рассмеялась: — Не хмурься, а то морщины появятся! — И примирительно хлопнула брата по плечу: — Возможно, она просто не хотела подставлять тебя.

Лицо Лежика словно осветилось:

— Думаешь?

Я растерянно кашлянула: ох, не угораздило же брата влюбиться в инститоршу?!

— Ладно уж, герой-любовник, — проворчала я, вытаскивая коробку из багажника. — Вали уже! Считай жён, укладывай детей, строй дом, сажай чудо-траву… Только мне не мешай!

— Мара, ты уверена? — взволнованно уточнил Лежик, не отступая ни на шаг. — Может, всё-таки, поедем ко мне? Я же переживать буду…

— Лучше пережёвывай, — хмыкнула я, отталкивая Лежку с дороги. — А то кожа на костях барабаном натянулась, смотреть страшно… Бросай ты свои диеты!

Лежка встрепенулся:

— Да, конечно! Поехали, поедим. Я приготовлю твой любимый стейк…

Я застыла и, улыбнувшись, ехидно спросила:

— Ты уверен, что у тебя ещё сохранились сковородки? — Лежик помрачнел, вспомнив о разгроме, который учинила Багира, и я кивнула: — Вот-вот! Сначала проверь, на месте ли дом, есть ли ещё куда гостей-то приглашать, а потом уже зови…

Я шагнула к подъезду, но брат вцепился в коробку.

— Давай помогу! — умоляюще проговорил он. — Тяжело ведь…

Я вздохнула:

— Лежик, я понимаю, что сейчас тебя дома ждёт целая очередь из жён, каждая из которых приготовила словарь матерных слов, чтобы доходчиво объяснить тебе, насколько ты был не прав…

— Да я же вообще ни при чём! — взвыл Лежик и умоляюще сложил руки: — Мара, можно я у тебя переночую?

— Нет! — обрубила я, вырывая коробку из его рук. — После всего, что сегодня произошло, твои жёны в поисках муженька доберутся и до полиции. А если разбудить Лихо… Ох! Лучше объясни своему гарему, что всё это устроила твоя сестра-ведьма. — Лежик несчастно уронил руки, и голова его опустилась на грудь, а я едко усмехнулась: — Сам подумай! Сегодня они тебе словари только прочитают, но если ты не явишься, то завтра они тебя ими поколотят. Так что прекращай скулить, а не то огребёшь вот этим!

Я погремела кулонами, и Лежка поспешно втянул голову в плечи, вытаращил глаза и проговорил тоненьким голоском:

— Я больше не буду! Простите, великая и ужасная тётенька ведьма!

Инкуб подмигнул, и мы весело рассмеялись. Но улыбка тут же сползла с моего лица. Великая и ужасная ведьма. Великая Кики… Я невольно вздохнула.

— Ненавижу этот твой взгляд, — недовольно проворчал Лежик и, резко повернувшись, побрёл к машине. До меня донёсся его печальный голос: — Словно в детство возвращаюсь. Когда ты так смотришь, я ощущаю себя самым беспомощным и бесполезным существом в мире, который не способен помочь любимой сестрёнке с теми ужасами, которые валятся на её хрупкие плечи…

У меня защипало глаза, и я опустила лицо. Лежик смолк, рука его легла на крышу автомобиля, и теперь я лишь слышала его тяжёлые вздохи. Я ощутила укол совести, что не рассказала ему о родителях. Но ведь брат тоже много лет молчал о той шкатулке. Я невесело усмехнулась: такие вот мы любящие родственники! Брат не способен помочь, а сестра не может поделиться.

— Всё хорошо, — нарочито уверенным голосом произнесла я. — Мои плечи уже не настолько хрупкие, а ужасы порой даже увлекательные!

Лежка обернулся, и лицо его исказила кривая улыбка.

— Тогда могу лишь пожелать тебе не особо увлекательной ночи.

* * *

Я уселась на пол, поставила коробку перед собой и задумалась. Тишину ночи разрывало тиканье старых часов, темноту маленького окна моей комнаты изредка прорезали лучи света от далёких фар, сквознячок приятно холодил ноги. Я потёрла исцарапанные о забор стражей щиколотки и невольно улыбнулась, вспомнив, как Багира зализывала мои раны. Провела пальцами по жёстким корочкам и вздохнула.

Ободранные по колено брюки все в грязи, а от футболки жутко пахло. Может, сначала принять душ и переодеться? Пальцами я выстукивала по крышке коробки любимую мелодию. Да и поесть бы не мешало, когда я в последний раз это делала? Кажется, это был завтрак в кафе «Согласна». Инститор, ты принёс в мою жизнь лишь страдания, боль и голод! Так почему я должна волноваться о тебе?

Я застонала и зарылась руками в волосах, и палочка, удерживающая пучок, брякнулась о пол, а рыжие лохмы рассыпались по плечам. Он волос тоже уже неприятно пахло. Точно в душ! Но я продолжала сидеть перед коробкой, и тело моё несильно раскачивалось. Завтра на Комитете он признается в убийстве. Я отпустила волосы и уронила руки.

— Нет, ну не идиоты же там! — воскликнула я. — Кто в это поверит? Да и Сигард сказал, что есть некто, защищающий этого татуированного придурка… Всё! Душ и баиньки!

Я опустила взгляд на коробку и тяжело вздохнула. Сигард угрожал мне, намекая, что в скорости я лишусь лицензии, и Комитет узнает о существовании следующей из даймоний. Скоро? Я мрачно усмехнулась: нет, он сказал, что завтра уже посадит меня в подземелье. Я помотала головой и сжала кулаки. Не дождётесь!

Значит, на Комитете хранитель планирует не только утопить Генриха, но и раскрыть мою тайну. И, чтобы не повторить участь матери, лучше бы мне сбежать прямо сейчас, далеко-далеко… Мама хотела, чтобы я жила свободно. Сердце облилось кровью, дыхание перехватило. Свободно? После того, как у меня отобрали детство, воспоминания и с рождения нагружали болью и страданиями? О какой свободе может идти речь? Жить в бегах, вдалеке от брата… Я же не могу потащить с собой всех его жён и детей? Это не семья, а целый табор! Но как инкуб выживет без меня? Будет продавать вино, которое ему отдают в кабаках? Или своих жён? Детей? Я содрогнулась и помотала головой так, что разметались волосы. Побег не выход. И снова мой взгляд царапнул коробку, а сердце заколотилось от нехорошего предчувствия.

— Надо это попробовать, — убеждала я себя. Мой голос настолько жутко прозвенел в тишине пустой квартиры, что я невольно втянула голову в плечи. Вздрогнув, я упрямо добавила: — Чего ты действительно боишься? Что это не сработает? Или того, что ты действительно настолько сильна? Что сработает…

Ощутив мурашки по всему телу, я резким движением откинула крышку и выхватила один из сосудов. Сглотнула, любуясь переливами света на гранях амфоры, положила ладонь левой руки на горлышко и задумчиво проговорила: