– Ты заблуждаешься. Я ничего не отнимал усвета. Я лишь запретил мраку пользоваться силой, которая ему непринадлежит, – спокойно отвечал он. – Non fructificat autumno arbor,quae vere non floruit[5].Никому другому из тех, чья совесть чиста, эта формула не повредила бы. Я лишьзапретил мраку, что таился у тебя внутри, оставаться там. Мрак хлынул наружувесь сразу, не по капле, и светлая сущность валькирии ужаснулась. Твои доспехии копье отринули мрак, и тебя вместе с ним. Теперь они найдут новую хозяйку.Ту, что будет достойна!

Лицо Сэнры исказилось от ненависти.

– Я тебя ненавижу! Помни меня! –Сэнра кинулась было на Эссиорха, пытаясь добраться ногтями до его глаз, нооруженосцы Радулги и Ламины удержали ее.

Сэнра закричала, толкнула ногой одного,оцарапала и укусила другого и, петляя, точно спасаясь от копья, которое моглополететь вдогонку, скрылась в кустарнике. Больше никто ее никогда не видел. Длясвета она исчезла навек. Если мрак, что было вполне логично, и нашел ее, тосумел сохранить это в тайне.

После долгого молчания Фулона подошла коставленным регалиям. Круглый щит валькирии пылал. Копье холода лежало на травепоодаль. Холодная изморозь расползалась от него по земле.

– Сэнры, валькирии холодного копья,больше нет! Ни одна валькирия отныне и во все столетия не будет носить этогоимени. Я забираю себе ее копье, шлем и щит, чтобы вручить их другой,достойной, – громко произнесла Фулона.

Погодите! – спохватилась вдругУлита. – Помогите мне кто-нибудь! Сама я не могу коснуться копья. Мненужен ледяной осколок лезвия и щепка от древка. Для Дафны, скорее!

Фулона вопросительно взглянула на Эссиорха.Тот кивнул.

– Пусть кто-нибудь сделает то, о чемпросит ведьма! – приказала старшая валькирия.

Получив разрешение, валькирия лунного копьяЛамина кинулась к копью Сэнры. Орудуя собственным копьем, она быстро откололащепку от древка, сломала сразу восстановившийся наконечник и выжидательно посмотрелана Улиту, демонстрируя, что готова телепортировать с нею вместе.

Улита мельком представила, какие лица будут уТухломона и у Лигула на портрете, когда валькирия внезапно возникнет врезиденции мрака. Да и реакцию Арея сложно предсказать до конца.

– Ты головой отвечаешь за еебезопасность, ведьма! – предупредила Фулона, отлично поняв причинызамешательства Улиты.

– Сама ты ведьма! У меня, между прочим,имя есть! – с вызовом сказала Улита и, кивнув Ламине, исчезла вместе сней.

Внезапно Гелата вскрикнула, как птица, ибросилась к Багрову.

– Вы видели? Клянусь, только что онпошевелил рукой.

– Это что шутка такая? После удара всердце? – поинтересовалась Хаара.

Не отвечая, валькирия исцеляющего копья ухомприникла к его груди.

– Так и есть! Он жив! – сказала онарадостно.

– Странное сердце. Уцелеть после такогоудара таким мечом! – хмыкнула Филомена.

Хаара поморщилась.

– Гелате мерещится! Она, как всегда, всвоем репертуаре. Я еще не забыла, как зимой в лесу она едва не провалилаоперацию, когда вместо того чтобы напасть на стражей с тыла, стала оживлятькакую-то замерзшую синицу, – уронила она.

– Перестань, Хаара! Да говорю же тебе:его сердце хоть и медленно, но бьется. Послушай сама! Пожалуй, я могла бы дажепопытаться исцелить его, – жизнерадостно предложила Гелата.

– Похоже, он и без тебя справиться…Недаром говорят, что у некромагов по семь смертей и они не могут уйти, непередав своего дара, – вспомнила Радулга.

– Здесь не такой случай… Он не стольконекромаг, сколько нечто иное… – о чем-то смутно догадываясь, сказал Эссиорх.

Все же он опустился на колени рядом с Гелатойи осторожно наложил ладонь на рану, оставленную мечом Мефодия.

Тот прав, кто громче и с большейубедительностью крикнет на другого.

Л.Н. Толстой

Эдя Хаврон не испытал ни малейшегоудовольствия, проснувшись в ту злополучную ночь. Ощутив страшное неудобство ихолод, он решил, что соскользнуло одеяло, и попытался перевернуться на бок,чтобы найти его на полу. Напрасная попытка.

Повернуться он так и не сумел. В запястья емуврезались веревки. Еще одна веревка перехлестывала его ноги. Эдя несколько разнедоверчиво дернулся, пока не убедился, что прочно привязан к кровати.Относительно свободно двигалась только голова. Эдя повернул ее и в темноте, нафоне синеющего прямоугольника окна, увидел силуэт. Женщина – а судя поочертаниям фигуры, это была женщина – стояла к нему спиной, лицом повернувшиськ окну, и что-то озабоченно разглядывала.

Эдя вопросительно скосил глаза в сторону тойчасти комнаты, что занимала его сестра, но тотчас вспомнил, что Зозо ночует уподруги. И очень маловероятно, что у нее возникла охота приезжать среди ночидля того только, чтобы связать брата веревкой. Такое продуманное злодействобыло вообще не в характере Зозо. Она скорее бы уж метнула под горячую рукусахарницу или бросилась колотить брата диванной подушкой.

– Эй! Кто тут? – окликнул Хавроннервно.

Женщина обернулась. Черты ее лица во мракеказались расплывчатыми. Эдя узнал свою невесту. В неверном лунном свете в рукеМилы что-то беллетристически сверкнуло. Хаврон сообразил, что Мила зачем-товзяла большой кухонный нож для разделки мяса.

– Что за фокусы, милая? Где ты взялаверевку? – с предельной мягкостью поинтересовался он.

Проигнорировав вопрос, Мила озабоченнопотрогала лезвие большим пальцем.

– Я думала, острее... Ну, ничего, вкрайнем случае, можно и когтями! – пробормотала она деловито.

Эде стало жутко. Веревка, лунная ночь идевушка с ножом, определенно сбежавшая из психиатрической лечебницы. Прекрасныедекорации для городского романа с заскоками.

– Мила, что с тобой? – спросил он.Его невеста скривилась.

– Я не Мила. Прекрати произносить этонелепое имя!

– Не Мила? А кто ты?

– Зуймурзунг.

– Как-как?

– Зуймурзунг. Имя Мила подыскала мне Байтуй.Это единственное человеческое женское имя, которое она вспомнила. Я невспомнила вообще ни одного, – холодно сказала невеста Эди.